спиной о шершавый ствол, и задумался. Несмотря на юность, – ему только недавно исполнилось пятнацать – Савелий очень любил выпить. И сейчас, сидя под деревом в осажденном Кремле, он вдруг понял, что никогда в своей короткой жизни не пил столько, сколько выпил за последние пять дней.

Все началось с того, что из осажденного войском хана Тохтамыша города трусливо сбежали митрополит Киприан и великая княгиня Евдокия. Князя Дмитрия в Москве не было – он уехал собирать войско, и побег княгини и епископа Савелий и его соседи расценили как нарушение древних традиций, согласно которым в осажденном городе всегда остается и епископ, и княжеская семья. Точнее, Савелий про древние традиции ничего не знал, но ему объяснил дед, подкрепив урок ощутимым тумаком. Случился бунт. Савелий бунт вспоминал с удовольствием, он хорошо втащил одному из княжеских дружинников. Однако бунт быстро утих: князь Остей, руководивший после бунта обороной города, разрешил москвичам разграбить подвалы бежавших из Москвы бояр и выпить хранившиеся там мед, пиво и вино. Решение это было встречено народным одобрением.

Следующих суток Савелий практически не помнил. Помнил он только, как они с Еремеем подымались на стены и показывали голые жопы татарским воинам, стоявшим у Кремля. Еремей в результате со стены упал и разбился насмерть, а Савелий уцелел и пошел искать, чего бы еще выпить. Вот почему первую попытку штурма он проспал. Защитники Кремля отбили татар, и по этому поводу князь распорядился выдать еще вина. Савелий такой подход князя к жизни всецело одобрял. Во время второго штурма он вместе с другими горожанами стрелял в татар и кидал камни, был собой чрезвычайно горд. Теперь он пытался хоть как-то прийти в себя. Судя по разговорам, которые он слышал утром, опасность для горожан миновала, и Тохтамыш прислал послов договариваться. Сидя под деревом, Савелий видел, как мимо него прошла делегация – впереди князь Остей с боярами и священством. Выглядели они очень довольными и праздничными. Ну и славно, подумал Савелий. Голова его гудела, хмель еще не до конца выветрился, и он с удовольствием вытянулся на траве во весь рост и задремал.

Сквозь тягучую хмельную дрему Савелий не услышал крики: Тохтамыш обманул князя, и как только ворота Кремля открылись, в них устремилась татарская конница. Защитников крепости уже ничто не могло спасти. И когда, пошатываясь, Савелий все-таки начал подниматься, он успел лишь открыть рот, прежде чем один из всадников на скаку полоснул ему по горлу острой саблей. Тело его вместе с другими погибшими в тот день москвичами татары сбросили в ров.

Моргунов жил один в пятикомнатной квартире в Малом Харитоньевском переулке. Вероятно, он сам об этом не догадывался, но вся обстановка его дома была родом из глубокого детства, когда он, еще совсем маленький, ходил с классом в гости к живому маршалу Советского Союза послушать рассказы про войну. Квартира маршала так впечатлила маленького Вову, что через пятьдесят лет он ее фактически и воспроизвел: дубовый паркет, массивная деревянная мебель, все благородного красного цвета да с золотой окантовкой. Стены были завешаны черно-белыми снимками великих советских фотографов, а на полу то тут, то там стояли фикусы в высоких горшках. Впрочем, роскошная квартира больше не радовала полковника. Жену он похоронил еще в прошлом году, сын жил отдельно, и Моргунову в большой квартире было одиноко и неуютно. Особенно сейчас.

Как зверь по вольеру, он расхаживал из комнаты в комнату и никак не мог успокоиться. Пить ему категорически запретили врачи, и вместо стаканчика чего-нибудь эдакого полковник прикуривал одну сигарету от другой. Обычно в это время Моргунов сидел в своем кабинете за большим резным письменным столом, пил дорогой зеленый чай и работал со своими досье. Досье были страстью полковника, пожалуй, даже можно сказать, что ради пополнения их он и жил.

В далекие девяностые годы в эфире НТВ Моргунов посмотрел документальный фильм про создателя ФБР Эдгара Гувера. Фильм не просто произвел на него большое впечатление, фильм его потряс. Наконец-то у молодого тогда офицера милиции появился кумир и идеал. Нет, он не собирался переодеваться в женское платье или охотиться на коммунистов. Моргунов вынес из истории Гувера главное: власть – это информация. И с тех пор вот уже почти тридцать лет Моргунов собирал компромат на всех, с кем ему приходилось, хотя бы по касательной, пересечься по долгу службы.

О существовании этих досье не знал никто. Моргунов был человеком опытным и понимал, что если бы фигуранты прознали о том, какой богатой коллекцией их безобразий он обладает, то с ним бы непременно случилось что-нибудь очень и очень нехорошее. Нет. Моргунов собирал досье для себя. Как ученый-энтомолог, он бережно прикалывал каждый грех и каждое преступление на свое место и любовался потом ими в полном одиночестве. Досье занимало уже пять пухлых папок в его сейфе. В завещании полковника было написано, что после его смерти пять папок, не открывая, необходимо отправить в пять редакций главных независимых СМИ; в первую очередь в Медиазону, которую умный полковник особенно уважал. Моргунов видел в этом возможность войти в историю и сделать это максимально безопасно – из-за гробовой доски. Буквально вчера он занес в досье фотографии особенно неприятного ему вице-премьера, который, как оказалось, имел весьма специфичные сексуальные пристрастия. Моргунов даже поежился, вспоминая фотографии. Но сейчас все это было неважно. Полковнику было страшно, и он боялся, что завещание может понадобиться ему гораздо раньше, чем он планировал.

* * *

Степа специально проехал подальше и припарковал машину у дворца бракосочетаний. Он встал на пешеходном переходе: одним из безусловных плюсов полицейских машин было то, что их крайне редко эвакуируют. Степа проверил свой табельный пистолет и на всякий случай взял еще пару магазинов из бардачка, где их, в нарушение всех возможных должностных инструкций и техники безопасности, хранил Смирнов. Выйдя из машины, Степа медленно побрел в сторону Мясницкой, к похожему на мрачный готический замок дому Моргунова.

Он терпеливо дождался, пока из подъезда кто-нибудь выйдет – вышла дама с французским бульдогом на руках, – и проскользнул внутрь. Моргунов жил на седьмом этаже, и Степа вызвал себе лифт до девятого. Он планировал незаметно спуститься и сначала проверить, не ждет ли его случайно засада. После событий сегодняшнего дня он ожидал любой подлости. Засады не было. Степа поковырялся пару минут с замком и тихо пробрался в квартиру.

Полковник слегка успокоился и сидел теперь в кабинете за любимым письменным столом. Очевидно, тела погибших его подчиненных еще или не нашли, или же они слишком сильно обгорели и