Шрифт:
Закладка:
Такого со мной еще никогда не случалось – узнавать совершенно незнакомого человека. Я ничего не могу сказать Джейку. Это прозвучало бы слишком странно. Это и впрямь странно.
Она тощая и хрупкая, эта девушка. Что-то здесь не так. Мне ее очень жаль. Ее темные волосы, длинные и гладкие, ниспадают на спину и прячут большую часть лица. У нее маленькие руки. На ней нет никаких украшений: ни ожерелья, ни колец. Она выглядит хрупкой и встревоженной. У нее сыпь. Очень сильная.
Примерно на дюйм выше запястья начинаются бугорки, большие, их видно. Они становятся крупнее и краснее выше локтя. Я пристально смотрю на ее сыпь. Выглядит она болезненной и зудящей. А еще сухая и шелушится. Наверное, девушка ее расчесывает. Когда я поднимаю глаза, она смотрит на меня. Пристально. Я чувствую, как краснею, и устремляю взгляд в пол.
Джейк не обращает на нас никакого внимания. Но я чувствую, что она все еще смотрит на меня. Я слышу, как одна из девушек хихикает. Худенькая закрывает стакан и ставит на стойку. Поднимает руку и начинает царапать сыпь. Не агрессивно. Я не хочу продолжать смотреть. Она как бы ковыряет бугорки, словно пытается выколупать их из своей руки. Теперь ее рука дрожит.
Машина снова жужжит. Конечно, ни одна из официанток не хочет здесь находиться. Эта антисептическая забегаловка «Дейри Куин»: холодильники и морозильники, люминесцентное освещение, металлические приборы и красные ложки, соломинки, завернутые в пластик, и диспенсеры для стаканов, а еще тихое, но постоянное жужжание над головой.
Конечно, еще труднее работать, если коллеги не дают тебе покоя. Так вот почему худенькая девушка выглядит расстроенной?
Дело не только в забегаловке – дело в этом месте, в этом городе, если это вообще город. Я не понимаю, что делает город городом, не понимаю, когда маленький город становится большим. Может, это и не город вовсе. Он какой-то потерянный, отстраненный. Скрытый от всего мира. Я бы заплесневела здесь, если бы не могла уехать, если бы больше некуда было уезжать.
Где-то внутри серебряной машины лед дробится и смешивается с концентрированным лимонным соком и большим количеством жидкого сахара. Молока нет, но напиток будет сладким, я в этом уверена.
Ледяной лимонад вытекает из автомата во второй стакан. Когда он наполняется, машина останавливается и девушка закрывает его пластиковой крышкой. Несет лимонад туда, где я стою. Вблизи она выглядит еще хуже. У нее такие глаза…
– Спасибо, – говорю я, протягивая руку за лимонадом. Не жду ответа, и потому он застает меня врасплох.
– Я волнуюсь, – бормочет она скорее себе, чем мне. Я оглядываюсь, не слышат ли ее другие девочки. Они не обращают внимания. И Джейк тоже.
– Прошу прощения?
Она смотрит в пол. Держит руки перед собой.
– Я не должна этого говорить, Я знаю, что не должна. Я знаю, что происходит. Мне страшно. Я знаю. Это нехорошо. Это плохо.
– Ты в порядке?
– Тебе не обязательно уходить.
Я чувствую, как резко учащается пульс. Джейк достает из автомата соломинки и салфетки. Ложки нам не понадобятся.
Одна официантка смеется, на этот раз громче. Худенькая девушка передо мной все еще смотрит вниз, волосы закрывают ее лицо.
– Чего ты боишься?
– Дело не в том, чего я боюсь. Дело в том, за кого я боюсь.
– За кого ты боишься?
Она поднимает стаканы.
– За тебя, – говорит она, протягивая их мне, прежде чем снова исчезнуть на кухне.
Джейк, как обычно, ничего не замечает. Мы возвращаемся к машине, и он ничего не говорит о девушках из «Дейри Куин». Временами он так погружен в себя, что ничего вокруг не ведает.
– Ты видел эту девушку?
– Которую?
– Ту, что делала лимонады?
– Там было несколько девушек.
– Нет, напитки готовила только одна девушка. Худенькая. Длинные волосы.
– Не знаю. Даже не знаю. Разве они не все были худенькие?
Я хочу сказать больше. Хочу поговорить об этой девушке, о ее сыпи и печальных глазах. Хочу пересказать ему ее слова. Надеюсь, ей есть с кем поговорить. Хочу понять, почему она боится. Ей нет никакого смысла бояться за меня.
– Как твой напиток? – спрашивает Джейк. – Не слишком сладко?
– Все в порядке. Не слишком.
– Вот почему я не люблю эти ледяные напитки, лимонады и подтаявший лед, потому что они всегда приторно сладкие. Надо было взять «Близзард».
– Наверное, приятно, если имеешь возможность есть мороженое, когда захочешь.
– Ты знаешь, о чем я говорю.
Я встряхиваю стакан в руке и толкаю соломинку вниз и вверх, от трения она издает скрипучий звук.
– Он еще и кислый, – говорю я. – Фальшивая кислинка, но она есть. Это уравновешивает сладость.
Напиток Джейка тает в подстаканнике. Скоро станет полностью жидким. Он выпил уже половину.
– Я всегда забываю, как трудно их закончить. Надо было взять маленький. В этом «среднем» нет ничего среднего.
Я наклоняюсь вперед и включаю обогреватель.
– Холодно? – спрашивает Джейк.
– Да, немного. Наверное, от лимонада.
– А еще мы угодили в метель. И вообще, чья это была идея – покупать напитки со льдом?
Он смотрит на меня и поднимает брови.
– Не знаю, о чем я думал, – признается он. – Меня тошнит от них после четырех глотков.
– Я ничего не говорю. – Я поднимаю обе руки. – Ни слова.
Мы оба смеемся.
Наверное, это последний раз, когда я сижу в машине с Джейком. Обидно об этом думать, когда он такой: шутит, почти счастлив. Может, мне не стоит заканчивать со всем этим. Может, мне не стоит больше думать об этом и просто радоваться его присутствию. Радоваться нам. Радоваться тому, что я кого-то познаю. Почему я так давлю на нас? Может, я в конце концов влюблюсь и избавлюсь от всех своих страхов. Может, все наладится. Может, это и впрямь случится. Может, именно так оно и работает, если не пожалеть времени и усилий. Но если ты не в силах сказать другому человеку, о чем думаешь, что это значит?
Я думаю, это дурной знак. Что, если он думает обо мне то же самое прямо сейчас? Что, если это он задумал положить конец всему, но при этом все еще веселится, или не совсем устал от меня, поэтому держит свои идеи при себе, хочет посмотреть, что произойдет. Если у него в голове и впрямь такие мысли, я расстроюсь.
Я должна положить этому конец. Так надо.
Всякий раз, когда я слышу клише «дело не в тебе,
