распахнувшееся центральное окно на фасаде собора Святого Петра развеяло все сомнения: Иоанн Павел I смог предстать перед верующими, преисполненными восторга. Между тем черный дым уже совершенно рассеялся в прозрачном воздухе Рима. Новый папа с удовольствием обратился бы к верующим и, не мешкая, охотно раскрыл бы им свое сердце. Но главный церемониймейстер настоятельно порекомендовал ограничиться обычным благословением, предусмотренным программой.

Однако то, что это был особенный папа, всем стало ясно сразу. Говорил он скорее в манере приходского священника, чем царствующего монарха, часто улыбался, использовал деликатные выражения, легко краснел и допускал это. Он признался также, что испытал страх от осознания того, что ему отведена роль преемника Святого Петра (Tempestas magna est super me, то есть "Буря великая надо мной разразилась"). Правдоподобно, что именно по этой причине он первым в тысячелетнем ряду понтификов остановился на двойном имени — Иоанн Павел I, — как бы взывая к защите и поддержке сразу двух своих незаурядных предшественников.

Все знают, что его понтификат стал одним из самых коротких — всего тридцать три дня, а его смерть была внезапной. Но чтобы попытаться понять, почему же вокруг истинных причин этой смерти осталось так много сомнений и загадок, нужно по крайней мере резюмировать весь объем дел, которые мягкий Альбино Лучани сумел исполнить или хотя бы наметить за тот месяц с небольшим, что был ему отведен. С ходу он начинает порывисто и пылко пересматривать детали некоторых процедур или церемониала, отнюдь не ничтожные и бурно обсуждаемые во всех средствах массовой информации. Подумать только — папа отменяет принцип pluralis majestatis[44] (множественного поименования монарха), хотя газета "Оссерваторе Романо"[45] упорно корректировала его тексты перед публикацией. Далее он избавляется от папской тиары, подтверждая тем самым волю Павла VI, равно как и от папского кресла, переносимого на плечах пажами и сопровождаемого позади двумя опахалами: сценография египетского типа, пригодная больше для оперных постановок. Новый понтифик отказывается от коронационной мессы, заменяя ее "торжественной церемонией в честь начала апостольского служения", и отвергает возможность сидеть на троне во время церемониальных мероприятий.

Странными, неслыханными были и его первые речи. Он заявил, что Господь был Отцом, да, но еще более Матерью: папа апеллировал к Ветхому Завету, нарушая вместе с тем давно сложившуюся и устоявшуюся традицию. Действительно, нынешний папа Ратцингер, возглавлявший в то время Конгрегацию доктрины веры, без промедления подкорректировал его слова, восстановив незыблемость тезиса "Бог — это только Отец". Лучани часто говорил о себе простыми, близкими обычному человеку словами, рассказывая о своем опыте и прошлых обязанностях, не скрывая ничего и признаваясь в собственных слабостях. Тотчас стало понятно, что он смиренный, скромный папа, и вскоре раздались мнения (я в качестве современника и хрониста отчетливо помню это), что, возможно, он не соответствует возложенной на него ноше и что его избрание было ошибкой. Предполагали с большой долей вероятности, что его понтификат не продлится долго. Так и случилось. В далекой древности папа Целестин V отправился на свою интронизацию верхом на муле или осле, и Бонифацию VIII не составило труда его свергнуть. Иоанн Павел I назвал себя слугой Иисуса и Церкви — и на своем посту надолго не задержался.

После его неожиданной смерти стало известно, что на столе папской опочивальни был обнаружен экземпляр еженедельника "Иль Мондо", открытый на странице журналистского расследования, озаглавленного "Его Святейшество… Верно ли это?". Обращаясь непосредственно к понтифику, газета вопрошала, правильно ли, что "Ватикан оперирует на рынках всего мира в качестве обычного спекулянта? Насколько корректно иметь в распоряжении Святой церкви банк, фактически покровительствующий экспорту капитала и уходу от налогов части итальянских граждан?".

Далее мы увидим, насколько показательным могло быть наличие "Иль Мондо" в комнате. Но в чем нет сомнения, так это в том, что проблема богатств, то есть ватиканских финансов, которыми распоряжались беззастенчиво, не гнушаясь произволом, доставляла папе Лучани огромное огорчение, была для него настоящим кошмаром. За молниеносные тридцать три дня своего понтификата он много раз касался этой темы; хотел даже написать энциклику о нищете в мире, но не хватило времени; предвещал (мечтая) возврат церкви к истокам — евангельской бедности — и намеревался хотя бы один процент доходов клира передавать в пользу бедных. Церкви претит обладание властью и сокровищами, повторял он.

У папы были и другие идеи. Он полагал, что маргинальное положение женщины в обществе и в самой церкви должно быть пересмотрено и истолковано по-новому. Считал, что нельзя sic et simpliciter (так, и именно так; волевым решением) запрещать контрацептивы и противозачаточные средства, поскольку иногда обстоятельства, подчас драматические, диктуют такую необходимость или подталкивают к их использованию. Он настаивал, что любому банку, и в частности Банку Ватикана, всегда надо помнить о целях этического порядка, служить инструментом поддержки малоимущих классов (почти через двадцать лет после его смерти, в 2006 году, бенгальскому экономисту Мухаммеду Юнусу будет вручена Нобелевская премия мира за реализацию идеи, не столь далекой от папской: микрокредит — система небольших займов для предпринимателей, слишком несостоятельных, чтобы получить кредит у нормальных банков). Папа Лучани был почти революционером, он просто не мог пробыть на троне долго, будучи окружен курией, находясь под давлением обстоятельств, ответственности и памяти о предшественниках. Так что ничего удивительного.

Еще одним тревожным сигналом, на сей раз крайне серьезным, стала публикация списка сотни духовных лиц, принадлежащих к масонству, которая появилась спустя пару дней после конклава в журнале "Оссерваторе политико". Автором списка был Мино Пекорелли, убитый через год. Само издание воспринималось читателями преимущественно как инструмент итальянских спецслужб (или их части) для передачи адресных посланий разного рода, не исключая предупреждения и угрозы.

Между тем было известно о связях Пекорелли с Личио Джелли, руководившим подпольной масонской ложей "П-2". Какой тогда смысл был в том, чтобы предать гласности список? А ведь в нем значились, среди прочих, госсекретарь Ватикана (эквивалент председателя Совета министров) Жан Вийо, ватиканский "министр иностранных дел" Агостино Казароли, викарий Рима Уго Полетти, могущественный управляющий Банка Ватикана Поль Марцинкус, заместитель директора "Оссерваторе Романо" дон Вирджилио Леви, директор Радио Ватикана Роберто Туччи.

Альбино Лучани, должно быть, ощущал, что он окружен и загнан в ловушку. Секретный ассоциативный пакт, который, как поговаривали, связывал воедино всех этих людей, был призывом папе Иоанну Павлу I к осторожности, приглашением внимательно следить за поступками, не делать резких движений, не мутить воды, давно стоячие, не нарушать хрупкое равновесие выгод и интересов. Одним словом, если опубликованный список перевести на язык бытовых повседневных бесед, то он, казалось, говорил: