Шрифт:
Закладка:
Таковы предпосылки, заставляющие подозревать, что внезапная кончина Альбино Лучани была насильственной. Гипотеза, облегчаемая (опять!) многочисленными нестыковками и непоследовательностью в реконструкции и трактовке фактов. Время смерти сперва было зафиксировано в 23 часа, а позже смещено почти на утро — в 04:45. Обнаружение тела приписывалось папскому секретарю Джону Мэги, однако днем ранее было заявлено, что ужасное открытие сделано преданной понтифику монахиней сестрой Винченцей Таффарел. Третий слух, циркулировавший весьма настойчиво, выдавал за несомненный факт то, что первым в комнату вошел не кто иной, как Жан Вийо. Шептались, что в момент кончины руки понтифика сжимали (по порядку) книгу "Имитация Христа" Томаса де Кемписа, несколько листочков с заметками, лист назначений, которые следовало сделать назавтра, и черновик речи. Естественно, из его спальни незамедлительно были убраны все личные вещи: очки, тапочки, записи, медицинская смесь — лекарство от пониженного кровяного давления.
Достаточно ли этих элементов, чтобы выстроить модель убийства? Или по меньшей мере выдвинуть такое предположение? В этом уверен английский писатель, специалист по расследованиям Дэвид Яллоп, много занимавшийся Ватиканом и написавший на тему смерти папы Лучани книгу, пронизанную обличительным пафосом, — "Во имя Господа". Стоит отметить, что этот опыт оказался успешным, поскольку книга разошлась по миру тиражом шесть миллионов экземпляров. Что же утверждает Яллоп? Папа Лучани затронул два чрезвычайно опасных вопроса: один — доктринальный, другой — совершенно практического свойства.
Первый был связан с откровенной враждебностью церкви к любому типу контрацепции, что хотел подвергнуть сомнению Иоанн Павел I. По мнению ряда сановников курии, в том числе госсекретаря Вийо, любые инновации в этой области означали предательство твердой линии, проводимой папой Павлом VI в его энциклике от июля 1968 года Нитапае vitae ("Человеческие жизни").
Другой аргумент более обязывающий, нормативного порядка: финансовое управление маленьким государством, в частности функционирование такого банка, как ИОР (Банк Ватикана), с его транзакциями, денежными и безналичными потоками, его спорной клиентурой, стратегическими целями, в большинстве случаев не связанными с религиозными проектами. Как станет яснее из главы, посвященной непосредственно ИОРу, никогда не было понятно, использовался ли глава банка монсеньор Марцинкус своим окружением, или же, наоборот, именно он исподволь добивался максимальной отдачи от обширной сети своих знакомств в Италии, Европе и США. За несколько дней до смерти Иоанна Павла I в прессу просочилась весть о том, что папа пожелал провести отчуждение большей части финансовых средств Ватикана, чтобы направить их на возведение домов и школ в тех частях мира, где это было наиболее необходимо. То есть в странах, где нищета выглядела абсолютно оскорбительной в сравнении с нередкими случаями бесстыдного изобилия и вызывающей роскоши Запада.
В общем, казалось, папа Лучани вознамерился вернуть церковь к истокам бедности и смирения. Сама мысль об этом для многих была неприемлемой, к тому же это повлекло бы за собой удаление от дел некоторых влиятельных членов курии. Хроника той эпохи передает сплетни о сильнейших разногласиях папы с госсекретарем Вийо, вылившихся в неприкрытый конфликт.
Перед лицом такой неожиданной смерти было бы правильно развеять все подозрения, проведя вскрытие тела. Но такое предложение было отклонено. Необъяснимый отказ в аутопсии возбудил еще больше враждебных подозрений среди тех, кто строил догадки о насильственной причине смерти понтифика. Ситуацию обострила еще одна деталь. Официальный бюллетень объявил, что смерть последовала в результате острого инфаркта миокарда. Разумная версия, принимая во внимание, что инфаркт может поразить и внешне здорового человека. Однако этому противоречит тот факт, что на лице мертвого папы не были заметны следы страданий, которые неизбежно спровоцировал бы сердечный приступ. Из этого вкупе с прочими обстоятельствами английский писатель Яллоп вывел свою гипотезу: смерть вызвана сердечным приступом, но привело к нему действие яда. Столкнувшись с такой вереницей слухов, воспроизведенных крупнейшими мировыми СМИ, было бы логично на месте церкви более подробно изучить причины трагедии, прояснить их и предать огласке. Однако, как и всегда, Святой престол избрал путь тревожного молчания.
Оставим Ватикан с его тайнами и переместимся из соображений аналогии, которые скоро объясним, к одному из чудес Рима — базилике Сан-Паоло-фуори-ле-Мура.
Летними вечерами на закате мозаика фасада вспыхивает в косых лучах солнца, ненадолго задерживающегося на горизонте. В такие мгновения базилика Сан-Паоло излучает удивительное сияние и блеск: в ее глубине становится видна фигура благословляющего Христа между святыми Петром и Павлом; чуть ниже Агнец Божий и почтенные стены Рима на заднем плане; на ближайшем к земле ленточном карнизе четыре античных пророка обрамляют три окна, как бы скрепляя связь между Библией евреев и Новым Заветом христиан.
Многовековой истории этой базилики с лихвой хватило бы, чтобы заполнить все страницы нашей книги. Построенная, согласно легенде, на том месте, где был погребен после обезглавливания Павел из Тарса, освященная в 324 году папой Сильвестром I, перестроенная и переосвященная в 390 году, превратившаяся в эпоху Средневековья в центр небольшого феодального района, возникшего вокруг крепостных стен и обитаемого вплоть до 1348 года, когда в результате землетрясения обрушились колокольня и часть прилегающих к ней ветхих сооружений… Впоследствии была вновь декорирована и отреставрирована, пока в середине июля 1823 года ужасающий пожар практически полностью не уничтожил ее. За пару дней до того царствующий понтифик Пий VII (папа Кьярамонти) сломал ногу. Незначительный инцидент, однако из-за тогдашнего слабого развития медицины это оказалось неизлечимым. Агония папы была длительной и мучительной. Когда загорелась базилика, ему ничего не сообщили, чтобы лишний раз не тревожить. Он умер месяц спустя, в августе, а посмертным утешением ему стало захоронение в изумительном мавзолее, созданном датским скульптором Бертелем Торвальдсеном.
Вновь с похвальным упрямством реконструированная, Сан-Паоло не таит в своих стенах такого же изобилия предметов искусства, как иные базилики, к примеру Санта-Мария-Маджоре или Сан-Джованни. Но она имеет особую ауру; вольно или нет, но все переделки XIX века приводят к двойному синтезу. Мы входим в эту церковь и оказываемся между суровой строгостью раннего христианства и пышным католицизмом Отточенто (XIX в.); между Западом и Востоком, европейским континентом и родной землей еврея Шауля из Тарса; Римом как городом Европы и окраинным ответвлением Ближнего Востока, расположенным вдоль "дороги Солнца". Четверной портик, встречающий каждого посетителя, в этом смысле очень эмблематичен. Ослепительная мозаика заднего фасада, гигантская статуя Святого Павла в центре (в руках он сжимает свои символы: книгу и меч), пальмы, гранитные колонны, вздымающиеся тройным рядом на десятиметровую высоту, — базилика одновременно величественная и по-домашнему семейная, очень римская и экзотическая.
И еще. В ее стенах нас ждут великолепная дароносица XIII
