Шрифт:
Закладка:
Можно попытаться вообразить самую первую базилику, оригинальную по форме и положению, в то время когда это место было еще затерянным в полях, в двух- или трехкилометровом отдалении от пояса городских стен, на голой равнине, окаймляющей берега одного из изгибов Тибра, где воды текут медленно и лениво. Река, море, империя, провинции, беспокойная земля Палестины со своими экстравагантными пророками и духовидцами, несгибаемая вера в единого Бога. Так все начиналось. Нужно помнить и о человеке, в честь которого возведена эта церковь. С его образом посетитель сталкивается при входе и затем еще множество раз внутри, в скульптуре и живописи, а фрагменты его гробницы и то, что сохранилось от тела с отрубленной головой, находятся под алтарем, в крипте, тут и там выходящей на поверхность пола густой латунной решеткой.
Кем был на самом деле Павел из Тарса, святой Павел католической церкви, Савл или Шауль, если вспомнить его настоящее еврейское имя? Кем он был вне рамок агиографии, вне своих бесспорных способностей и во многом революционной деятельности, благодаря которой он, последним вступивший в узкий круг ранних христиан, стал первым среди всех? Он оказался самым активным? Он был человеком, справедливо прозванным "апостолом язычников", который сумел распространить проповедь Иисуса за пределы иудейских общин? Человеком, которого без обиняков считают "истинным основателем христианства"?
Шауль родился в Тарсе, в Киликии, между 5 и 10 годами н. э., в семье эллинизированных фарисеев; его отец получил римское гражданство. Сам апостол пишет: "Я тоже еврей, потомок Абрама из племени Беньямина". Отучившись в Иерусалиме при школе Гамалиеля, он отправляется в Дамаск по поручению — в том изложении фактов, что мы имеем, — первосвященника, который поручил ему восстановить порядок в одной из общин, потрясенной явлением Иисуса как Мессии и стихийным обращением людей в новую веру. По другой и, вероятно, более обоснованной версии, путешествие в Дамаск было его личной инициативой.
Сосредоточимся на первом из озвученных вариантов. Деликатность миссии позволяет понять, что первосвященник распознал в юноше особые дарования. Задача и правда сводились к тому, чтобы отыскать выход из кризиса; сегодня мы сказали бы, что потребовалось найти разумный баланс между методами полицейских репрессий и призывами к более ортодоксальной линии поведения. С молодых лет Павел зарекомендовал себя мотивированным и целеустремленным человеком, наделенным недюжинной энергией, четким осознанием целей, а также необходимыми пылом и усердием для их достижения. Он предстал на сцене гонителем приверженцев Христа, утвердил избиение камнями святого Стефана и сам при этом присутствовал. Возможно, его изображают более жестоким, чем он был в реальности. Однако зерно истины здесь есть, возьмем хотя бы его несгибаемый волюнтаризм.
Итак, Шауль уезжает, и в пути у него происходит видение, болезненно расколовшее надвое его собственную жизнь и оставшееся одним из самых поразительных эпизодов истории протохристианства. "Внезапно окутал его свет небесный, и, упав на землю, услыхал он глас вопрошающий: "Савл, Савл, почто преследуешь ты меня?" Тот в ответ: "Кто ты, о Господин мой?" Голос: "Я есмь Иисус, которого гонишь ты. Поднимись и войди в город, и будет сказано тебе то, что надлежит тебе делать"".
Сияние ослепило его, и прозрел он только тогда, когда ученик Христа по имени Анания возложил на него руки и вернул утраченную способность видеть. Так уже позднее Савл или Павел повествует о событиях, хотя и не исключается, что "видение" и слепота были последствием эпилептического припадка. Стоит отметить, что рассказ об этом обращении по дороге в Дамаск, три раза приведенный в Деяниях Апостолов, в письмах самого Павла едва затронут.
Поскольку он прибывает в Дамаск в облачении вероятного преследователя, новоиспеченные "братья", конечно же, не доверяют ему и направляют в Таре, где в течение нескольких лет он обучается и медитирует. Между тем прочие христиане, в числе которых мы видим Петра, успешно проповедуют в разных регионах страны. В этот период именно Петр совершает отважный поступок, приняв приглашение на обед от римского центуриона по имени Корнелий. Для ревностного иудея сидеть за одним столом с гоем означало вкушать некошерную, то есть религиозно нечистую, пищу. Но у Петра было видение, в котором Господь собственной персоной уполномочил его нарушить Моисеев завет о еде. Интерпретировав событие в расширительном смысле, Петр делает вывод о божественном дозволении посещать отныне и язычников.
Этот эпизод, упомянутый в Деяниях Апостолов, предоставляет Петру нечто вроде первенства в проповеди учения вне замкнутого еврейского пространства. И все же данную ситуацию можно трактовать как "прецедент", который ему приписали, чтобы легитимизировать задним числом слишком энергичные действия Павла, совершенные им впоследствии. Среди ученых оживленные дискуссии по этому вопросу ведутся много лет, и поставить окончательную точку не так легко. Но что определенно ясно, так это острота распри, возникшей между евреями, желавшими хранить верность наставлениям Моисея, и теми, кто с благосклонностью принимал новое течение как альтернативу, в русле которой Павел обещал манящее облегчение предписаний по части пищи, и прежде всего отмену обрезания, провозглашенного необязательным для перешедших в христианство язычников.
Павел был наделен большой физической силой, высоким уровнем интеллекта и темпераментом холерика, он был вспыльчивым и раздражительным; естественно, комбинация таких качеств только ожесточила спор, который касался важной дилеммы — что именно требовалось от человека для спасения души: соблюдение Моисеева закона или вера в Иисуса Христа? Очевидно, что Петр был согласен с ним относительно превалирования веры над послушанием. Однако, несмотря на это, он уступил, скорее всего, давлению какого-то иудеохристианина и опять стал придерживаться старых правил.
В Послании к Галатам мы видим, что Павел приступает к делу с убежденностью и решительностью. Отдавая себе отчет в том, что многие намеренно искажали его проповеди, подталкиваемые теми, кто "сеет смятение и жаждет извратить евангельскую весть Христа", он в ярости пишет: "Но если бы даже мы или Ангел с неба благовествовал вам вопреки тому, что мы благовествовали вам, — да будет анафема. Как мы прежде сказали, и теперь я снова говорю: если кто вам благовествует вопреки тому, что вы приняли, — да будет анафема" (I, 8–9). Откуда в нем возникла подобная уверенность в своей правоте, он сообщает тут же: "Возвещаю вам, братия,
