– Он был любовью всей моей жизни, – пропела миссис Антонова. Где-то в обломках и руинах ее тела еще жила юная шестнадцатилетняя невеста Злата. – Он, как и я, был белоэмигрантом из России – тыковка, ты же знаешь, кто такие белоэмигранты?

Миссис Антонова объяснила, что ее родители бежали из Москвы в 1921 году, когда она была еще младенцем. Ее отец, Владимир Антонов, был ученым. Ее матери, Наталье, было всего двадцать лет, когда они бежали в Стамбул, затем в Прагу, в Париж и, наконец, в Лондон. Она взяла с собой маленькую Злату, корниловский чайный сервиз и твердое намерение вести в изгнании образ жизни русской аристократки. Ручки корниловских чашек были выполнены в форме маленьких золотых грифонов. Изнутри чашки были полностью позолочены, а снаружи – расписаны ракушками и цветами.

– Знаешь, кем мы были, тыковка? Цыганами. Знатными цыганами, скитающимися по Европе с чашками, ржаным хлебом и русской гордостью. Иногда не было даже хлеба. Зато у Владимира оставались научные труды, у Тальи – чашки, и у обоих – гордость. Гордость, знаешь ли, дорогого стоит. – Миссис Антонова умолкла.

– А что стало с Дмитрием?

– С кем? – переспросила миссис Антонова, закрывая глаза.

– С любовью вашей жизни, – прошептала Ясмин.

Беспричинный приступ счастья

– Видишь ли, Ясмин, – сказала Ниам, – я не из тех, кто сидит сложа руки, но у меня спина разламывается от всех этих тяжестей, а мистера Соумса надо подмыть, а для этого его надо поднять, понимаешь?

Ясмин взглянула на лампочку вызова, мигающую на стене над головой у Ниам.

– А где все? Джасинда, остальные санитары?..

– Вот именно! – воскликнула Ниам, словно Ясмин в чем-то их обвинила. Ее волосы, цветом напоминающие сверкающее новенькое пенни, праведно блестели. – Жаловаться на коллег не в моих привычках, но врать не стану: Джасинда – отъявленная лентяйка.

– Поищешь ее или хочешь, чтобы это сделала я?

– Как раз собиралась. – Ниам встала и одернула форму. Медсестрам позволялось выбирать между синим медицинским брючным костюмом и платьем. Ниам всегда носила платье, туго затянутое на талии широким черным ремнем и, судя по глубине декольте, кое-где перекроенное. – Кстати, Ясмин, если захочешь поговорить об этом, я всегда рядом. – Ниам придвинулась. – Не хочу лезть в твои личные дела… – добавила она, невинно наклонив голову.

Ясмин поджала губы и постаралась изобразить непонимание:

– Ты о чем? Ах да, твоя подруга. Я спросила про нее у Джо. Было немного неловко, но мы здорово посмеялись.

– Извини, Ясмин, но, что бы он тебе ни наболтал, он врет.

– Ничего не было. У него железобетонное алиби на ту ночь.

– Он наплел, что был на конференции или что-то в этом роде?

Ясмин покачала головой. Джо не соврал. Он рассказал ей правду. Прости, все случилось само собой. Это ничего не значило.

– Нет, ничего подобного. Просто напомнил мне, что весь тот вечер и ночь мы провели вместе.

Она развернулась и зашагала прочь. Вон из отделения, мимо ожогового центра, аптеки, пластической хирургии, в обход приемного покоя, через зону транспортировки пациентов, где те, кто был слишком слаб или беден, чтобы добраться домой самостоятельно, сидели в ожидании скорой.

Она шла по коридорам, поднималась по лестницам, сворачивала в незнакомые переходы. Незнамо откуда – запах жареного. Приглушенный больничный шум, беспощадно нарастающее и затихающее жужжание приборов. Еще на пролет вверх, наружу через пожарный выход – на ржавой площадке Ясмин остановилась и закричала навстречу ветру.

К тому времени, как Ясмин вернулась, отделение, еще недавно пугающе спокойное, уже оживилось.

– Мистер Сарпонг, – говорила Джули, – я обещаю, что поищу ваши часы, но сейчас позвольте мне проводить вас обратно в койку. Нельзя бродить по больнице в таком виде.

Надетая на ней темно-синяя с красной окантовкой форма старшей медсестры не произвела на мистера Сарпонга никакого впечатления.

– Нет, – заупрямился он. – Хочу свои часы. Сорок лет. Я работал на них сорок лет. Мне подарили часы. Чертовы часы!

– Хорошо-хорошо. – Джули, перехватившая мистера Сарпонга на выходе из отделения для больных деменцией, похлопала его по руке. Его лицо выражало негодование. Сверху на нем была пятнистая камуфляжная фуфайка, снизу – ничего. Возможно, потому, что от водянки его мошонка раздулась до размеров гелиевого шара.

– Часы у нее! – провозгласил мистер Сарпонг, указывая на Ясмин. – Пускай вернет!

– Доктор Горами не брала ваши часы. Джасинда! – Джули окликнула санитарку, которая спешила в направлении одной из мужских палат с подъемником, простыней и двумя упаковками влажных салфеток.

– Мистера Макрея взорвало, – пояснила Джасинда, не останавливаясь. – По всей спине. Даже на волосы попало!

Так вот откуда запах. Мигали лампочки вызова. Мимо сновали медсестры. Замещающий врач сидел у одной из коек, замеряя пульс. Кричала лежачая пациентка. Звяканье и плеск уборки, трели и посвистывания Гаррисона, таким образом успокаивающего себя за работой. Кругом царил хаос, и Ясмин корила себя за то, что отправилась гулять без дела.

Из одного конца отделения приближалась доктор Арнотт: волосы собраны в идеальный пучок, каблуки пулеметной очередью стучат по кафельному полу. Из другого конца – Пеппердайн с огромной кипой папок в руках.

– Она их украла, – сказал мистер Сарпонг. – Она все крадет. – Он, шаркая, подошел к Ясмин. – Хоть печенье дашь?

Ясмин покосилась на Пеппердайна, надеясь, что не произвела на него дурного впечатления. Возможно, надо было сказаться больной и остаться дома. Сегодня она совсем никакая.

– Скоро ужин, – сказала она. Уже полпятого, значит, примерно через полчаса начнут разносить подносы с едой.

– Ясмин, привет. – Несмотря на высокие каблуки, доктор Арнотт передвигалась с молниеносной скоростью. – Какие-то проблемы? Я могу помочь? – Кэтрин лучилась здоровьем и богатством. Скорее всего, бегает марафоны. А в школе наверняка была старостой класса.

«Я ошиблась в выборе профессии, – подумала Ясмин. – Не гожусь я для этого, и все тут».

– Ясмин? – окликнула ее доктор Арнотт.

– Печенье? – подхватив ее настойчивый тон, произнес мистер Сарпонг. Похоже, он оставил всякую надежду вернуть свои часы.

Подошедший Пеппердайн скорбно посмотрел на Джули.

– Я вижу, как трудно… Ну что ж, мне нужно идти. – Он пошел дальше.

– Где Ниам? – спросила Джули.

– Проголодался, – сказал мистер Сарпонг, одной рукой дергая Ясмин за рукав, а другой – махая в направлении буфетной. За стеклянными дверями отчетливо виднелись пачки печения с шоколадом и сливочной прослойкой.

– Простите, – сказала Ясмин. – Я не могу их достать. – Дверь в буфетную была заперта, а ключи были только у сотрудников «Котильона» – частной компании-подрядчика, которая занималась обеспечением питания в больнице.

Мистер Сарпонг увернулся от Ясмин и бросился вперед, очевидно собираясь взять буфетную штурмом. Его мошонка пугающе ударялась о бедро. Кэтрин, спокойная и собранная, преградила ему дорогу.

– Меня зовут Кэтрин, я врач, – сказала она. – Пойдемте со мной и посмотрим, что можно сделать.

– Она их украла, – любезно пояснил он и позволил доктору Арнотт увлечь себя прочь.

– Отделению деменции нужно вдвое больше медсестер, – сказала Джули. Она выглядела изможденной. – Ты в порядке?

– Я? – переспросила Ясмин. – Нормально. – Она отвернула голову и сморгнула слезу.

– А, доктор Горами. Садитесь, – сказал Пеппердайн и продолжил писать что-то в истории болезни.

Ясмин села и стала ждать. В тесном кабинете Пеппердайна стояла духота. Он был старшим консультантом направления по уходу за престарелыми и фактически руководил им, но у профессора Шаха, занимавшего должность заместителя по лечебной работе, кабинет был намного просторнее. По крайней мере, если верить слухам. У Ясмин никогда не было причин туда заходить.

Пеппердайн перевернул страницу и снова принялся писать. Ниам права. Он недурен. Для своего возраста. Морщинки вокруг глаз, легкая седина на висках, но он вовсе не старик. Лоб высокий, но в меру и уравновешивается подбородком. Красивые, не слишком тонкие губы, и никакой горестной складки. Только вот взгляд печальный. Или даже не печальный,