то приемлемо расстояние ширины бедра…

Баба описал одной булавой медленный полукруг. Ясмин прищурившись следила за движениями, зацепившись взглядом за синюю полоску вокруг толстой части булавы. Ма вышла замуж за бедного парня, слугу, бывшего чай валла, шофера, окончившего среднюю школу в возрасте двадцати трех лет, нищего сироту, мальчишку из деревни с хижинами из глины и соломы. Любой брак – это риск. Да и потом, разве она может отменить свадьбу? Даже если бы хотела. Как сообщить Бабе? Как сообщить Арифу? Невообразимое унижение! А бедной Ма пришлось бы сообщить своей родне.

– …Демонстрирую повторно… хват «молоток» сменяется хватом «сабли»… смотри внимательно… теперь булава – продолжение всей твоей руки… – Баба перехватил булаву в левую руку. Вращения взметнули с потолочного плинтуса пыль, и теперь она искрилась над его седеющими волосами. – Это базовые движения… внутренний «маятник»… круг перед собой… и внутренняя «мельница». – Он отложил булавы. – Для первого урока достаточно.

Баба начал энергично растягивать руки и разминать шею. «Всегда делай заминку», – объяснил он. К облегчению Ясмин, он не ожидал, что она попробует размахивать булавами прямо сейчас. Он расстегнул и снял куртку. Из-под выреза его хлопковой майки выбивались несколько еще темных завитков волос. Благодаря регулярному укреплению мышечного корсета он был широк в груди и плечах и узок в талии. Подняв с дивана кофейный столик, словно тот почти ничего не весил, Шаокат поставил его обратно на ковер.

Он поиграл бицепсом и хлопнул по нему другой рукой.

– Шестьдесят лет, – одобрительно сказал он. – Ну а теперь как насчет вместе проанализировать клинический случай? Или предпочитаешь обсудить темы к экзамену Королевского колледжа?

– Вообще-то… – замялась Ясмин. Ей не хотелось ни того ни другого. Входная дверь открылась. Ясмин вскочила. – Ариф! – воскликнула она. – Мы здесь! Баба учит меня булавам. Иди попробуй.

– Подойди, – велел ему Баба, – встань на колени вот здесь. – Он указал на кофейный столик. – Посмотрим, насколько ты силен. Вызываю тебя на поединок по армреслингу.

– Не, – отозвался Ариф с порога гостиной. – Нет, спасибо.

Его отросшие волосы были зачесаны назад и собраны в хвостик, отчего он казался еще более худым.

– Боишься проиграть старику? – спросил Баба. Он опустился на колени, поставил правый локоть на крапчатую зеленую каменную столешницу и стал сжимать и разжимать кулак.

Ариф покачал головой:

– У меня дела. – Он попятился в прихожую, пытаясь раствориться в воздухе.

– Превосходно, – сказал Баба. – Пожалуйста, подойди и просвети нас, какие неотложные занятия требуют твоего внимания. Ты нашел оплачиваемую работу?

Ариф словно под гипнозом вошел в комнату свинцовой походкой кандальника. Затем повалился на диван.

Баба поднялся и взял булавы.

– Вот, – сказал он Арифу и бросил одну из них ему. – Хочешь попробовать?

Булава упала Арифу на колени. Ариф оглядел ее сверху донизу, будто прикидывая убойную мощь. Баба похлопал булавой по ладони, словно полицейской дубинкой.

– Что написано у тебя на рубахе? – Ясмин продолжала сидеть на подлокотнике дивана. Она уже раскаивалась, что окликнула брата.

– Пять столпов, – пробормотал Ариф. На нем были мешковатые джинсы и короткая белая курта с круглым воротом, застегивающимся на пять пуговиц, нагрудным карманом и красной надписью арабской вязью на рукаве. Он повернулся, чтобы продемонстрировать Ясмин другой рукав, на котором тоже красовалась вязь. – Аллах велик, – сказал он.

Баба фыркнул, но отложил булаву и, снова надев спортивную куртку, сел на свой стул с прямой спинкой.

– Ты не пытался молиться о работе?

– Я кое над чем работаю, – отозвался Ариф. Несмотря на выглаженную и чистую рубашку, в нем всегда оставалось что-то неряшливое. Даже манера сидеть была безалаберной. Он так вихлялся, словно состоял из студня. Похоже, он снова начал отращивать бороду – хотя возможно, просто в очередной раз не потрудился побриться.

– Над приложением? – мрачно спросил Баба. – Это не более чем отговорка.

– Если тебе так охота знать, то над документальным фильмом, – ответил Ариф. – Я снимаю документалку про исламофобию.

Баба переварил эту новость. Посгибал ступни, потом сильно, до хруста и треска в суставах, поджал пальцы ног.

– Ты снимаешь сам? Никто тебе не платит?

Ариф пожал плечами:

– Я ее кому только не толкал. Выложу на Ютьюбе.

Через три месяца он станет отцом. Неужели он и от родительского долга попытается отмахнуться? Ясмин мечтала, чтобы он наконец повзрослел, стал ответственным, перестал ждать, что мир прогнется под его хотелки.

– Расскажи мне про эту исламофобию, – сказал Баба, – про эту ненависть к мусульманам. Лично ты ей подвергался? Ты обнаруживаешь ее на улицах?

– Каждый день, – ответил Ариф. – А теперь можно я, пожалуйста, пойду?

– Объясни мне, – сказал Баба. – Приведи примеры.

Ариф, сначала отвечавший угрюмо, разволновался, заерзал и почесал бороду.

– В Лидсе напали на мечеть…

– Это не твой повседневный опыт, – перебил Баба.

– Микроагрессия, – сказал Ариф. – Каждый день мы сталкиваемся с микроагрессией. Есть три разных вида, во-первых, микронападения, типа, когда специально говорят неуважительно про твою религию, типа, почему вы угнетаете женщин и всякое такое, или специально обслуживают белых вперед тебя. Потом есть микрооскорбления, они непреднамеренные, так что обидчики даже не просекают, что микрооскорбляют тебя, когда говорят, что ты, мол, очень хорошо говоришь по-английски или что ты четкий парень, не то что остальные мусульмане. А еще есть, типа, микрообесценивания, когда говорят, что все мы люди, я, мол, даже не смотрю, что ты азиат, все люди равны и прочую пургу.

Под конец он сбился на невнятный лепет, и Ясмин засомневалась, что в его словах есть хоть капля смысла. В частности, казалось очень маловероятным, что кто-то похвалил Арифа за его владение английским. Кроме того, некоторые из его примеров не имели никакого отношения к исламу. В любом случае на такие вещи лучше просто не обращать внимания. Иначе никаких сил не хватит. Чем больше ищешь, тем больше находишь.

– Когда ты закончишь эту документалку? – спросила Ясмин. – Сколько ты уже снял?

Она исподтишка следила за Бабой, в задумчивости сложившим руки на груди. Раньше, прежде чем читать Арифу нотации, он всегда отводил его в сторонку, в зал. Теперь это случается везде и всюду – в кухне, в гостиной, в прихожей. Всё пришло в раздрай.

Ариф пожал плечами.

– Микроагрессия, – сказал Баба. – Очень хорошо. Полагаю, ты вынес это из своего социологического образования. Спорить не стану. Но вот что я тебе скажу. В Индии никого не беспокоят твои микронападения. В Индии, когда на тебя нападают за то, что ты мусульманин, тебе не приходится гадать, не была ли агрессия плодом твоего воображения. Только на прошлой неделе на улице Дели напали на двух мусульман. А полиция стояла сложа руки, охраняя толпу. Одного мужчину таскали за бороду и били досками, пока он молил о пощаде. Другого пинали ногами, а когда он потерял сознание, таскали его тело по городу. Позже оба погибли от полученных ранений. Их обвинили в том, что они ели говядину. Да будет тебе известно, что подобные самочинные расправы случаются изо дня в день.

Ариф поднялся.

– Ты спросил, чем я занимаюсь, а сам не хочешь ничего знать.

– Ошибаешься, – возразил Баба. – Мне чрезвычайно любопытно. Какова цель твоего документального фильма?

– Очевидно же, – побагровев от злости, ответил Ариф. – Только сегодня я брал интервью у двух женщин, в которых плюнули на улице за то, что на них были хиджабы. Я знаю, какая у меня цель! – Он подтянул джинсы и приблизился к Бабе. – Насилию над женщинами нужно положить конец.

– Что ты знаешь? – громовым голосом спросил Шаокат. – Что ты знаешь о насилии над женщинами? Ты хоть знаешь, что творится в Индии? Потрудился ли ты узнать, прежде чем критиковать эту страну, каково приходится этим женщинам на родине? По-твоему, в другом месте к ним относились бы лучше?

Ариф схватил лежавшую на кофейном столике булаву и начал медленно размахивать ей, выполняя «мельницу».

– Почему они должны уезжать в другое