Руперт не считался. В выпускном классе Ин стал садиться рядом с ней. Они ни разу не ходили на свидания, но пошел слух, позже ставший правдой, что Ясмин и Ин встречаются. Их, двух зубрил-иностранцев (хотя оба были англичанами), толкнули в объятия друг друга, и они приняли свою судьбу. В обеденный перерыв они поцеловались по пути в закусочную, в которую отправились, потому что туда ходили все старшеклассники. К счастью, у Ина был ужасный синусит, и он не мог надолго присасываться ртом к ее губам, ему приходилось прерываться, чтобы набрать воздуха.

Ин спешил сесть рядом с ней на протяжении триместра, и Ясмин пришлось признаться себе в своих подозрениях. Он хотел у нее списывать. Она была не против, но постаралась как можно мягче донести до него, что на экзаменах этот номер не пройдет. Ин вцепился в свой ранец, который носил спереди, словно сумку кенгуру, и, насупившись, заявил Ясмин, что «Ин» значит «умный», а она слишком глупа, чтобы это знать. Ясмин поступила в медицинский, а Ин отправился в какой-то колледж пересдавать выпускные.

Насколько она помнила, она никогда не испытывала к нему ни малейшего сексуального влечения. А как насчет Кашифа – ее второго парня и первого любовника? Была ли она фригидна с Кашифом?

– Эй! – окликнула ее Рания. – Ты что, заснула? Ясмин! Проснись!

Стена из покрышек на самом деле была кирпичной, с торчавшими кусками шин, заменявшими опоры для ног и поручни. Несмотря на туфли на танкетке, Рания взобралась на нее быстрее Ясмин. Место, где они сидели, было самой высокой точкой на детской площадке. Вдали виднелся городской силуэт лондонских небоскребов, отчетливо отпечатанный на постепенно выцветающем холсте: раскрашенный оружейно-серыми чернилами «Осколок», «Корнишон», «Рация», отливающая багрянцем и синевой «Сыротерка». Ниже по склону, за железнодорожными путями, стояли одноэтажные коттеджи красного кирпича, где тлел костер, малоэтажный жилой комплекс и ряд магазинов, где Ясмин однажды столкнулась с Люси и Арифом – казалось, с тех пор прошла целая вечность.

– Я только что взялась за новое интересное дело, – сказала Рания. – Женщину выставили из школы, где учится ее сын, за то, что на ней был никаб. Она пришла на родительское собрание, и учительница велела ей уйти. Женщина подала в суд за дискриминацию, и, мне кажется, мы победим.

– Думаешь? Наверное, для школы это вопрос безопасности. Должны же они знать, кто находится в здании, а если ее лицо скрыто покрывалом, пусть и с вырезанной для глаз полоской…

– Она его подняла. – Рания покачала головой, на которой был тюрбаном повязан закрывающий волосы леопардовый платок. В рваных черных джинсах, шелковой блузке и кожаной косухе она выглядела, словно хрупкая мусульманочка из «Ангелов ада», излучающая гламур пятидесятых. Рания всегда одевалась с характером. – На входе она подняла никаб для охранника у ворот, и он не стал к ней цепляться. Так что дело не в безопасности.

– Ну, скорее всего, такова школьная политика. – Ясмин по выходным носила джинсы-бойфренды и джемперы, а на работу ходила в застегивающихся на пуговицы платьях с воротником или в сорочках с коротким рукавом. У нее было несколько дорогих жакетов. Обычно Ясмин предпочитала пастельные тона. Хотя это едва ли можно было назвать предпочтением. Она не знала, какие цвета ей идут, поэтому безопаснее было избегать слишком смелых оттенков. Одежда Рании говорила «Это я!», а одежда Ясмин – «Понятия не имею, кто я».

– Нет. Не было никакой политики. Она попросила показать ей соответствующую инструкцию, но у них таковой не оказалось. Вдобавок директор потом открытым текстом написал ей, что такой политики у них не существует, потому что раньше в ней не было необходимости, но теперь они ее введут. Если это не дискриминация, то я не знаю что.

– Ладно, – сказала Ясмин. Спорить с Ранией было бессмысленно: ей вечно надо было выиграть. – Над чем еще ты работаешь?

Рания пустилась описывать запутанное иммиграционное дело клиента, которого Министерство внутренних дел пыталось депортировать в Багдад. Ясмин кивала, слушая вполуха.

Кашиф казался потенциальным мужем. Во всяком случае, он принимал как данность, что она станет его женой. В этом и была загвоздка. Они учились на одном курсе, и, когда Ясмин ночевала у него в общежитии, а позже – в его грязной квартире в Эктоне, он ждал, что она будет стелить ему постель, заваривать чай и выкидывать мусор, словно их образ жизни давным-давно предопределен, а им остается только играть доставшиеся роли. Она сказала ему, что ей не разрешают встречаться с парнями, и он целиком одобрял такую заботу о ее девичьей чести – особенно пока спал с ней. Это была не правда и не ложь. Дома этой темы избегали. Оставаясь у Кашифа, Ясмин говорила, что уходит на ночевку, и само собой разумелось, что она ночует у подруги. Секс с Кашифом не приносил удовольствия. Сначала она думала, что со временем и опытом все наладится, потом заподозрила себя во фригидности и, наконец, просто смирилась, потому что Кашиф никогда не жаловался и не интересовался тем, насколько она удовлетворена.

Так продолжалось больше двух лет, но в один прекрасный день она услышала его отрыжку и поняла, что с нее хватит. Причем в этот момент они находились в разных комнатах. Конечно, она и раньше слышала, как он рыгает и выпускает газы, видела, как он ковыряет в носу и достает воск из уха кончиком пальца. Ей доводилось ощущать запах его дыхания, подмышек, мочи и даже фекалий, когда он в очередной раз забывал за собой смыть. «Все мы люди, – говорила она себе, – все мы состоим из выделений, газов, плоти и крови».

Услышав его жабью отрыжку, она взяла свое пальто и тихонько ушла.

Рания дотронулась до ее рукава:

– Я слишком много болтаю?

– Нет, прости, – ответила Ясмин. – Я тебя слушаю.

Может, она и правда фригидна. Секс с Джо приятен, совсем не то, что с Кашифом. Джо такой нежный, внимательный и любящий… но она никогда не могла дать себе волю, и, возможно, поэтому он и сбился с пути. Она плоха в постели. Но он мог бы ее научить. Она могла бы научиться.

– Я за тебя беспокоюсь, – сказала Рания. – Понимаю, советы тебе не нужны, но, может, просто поговоришь со мной? Возможно, это поможет тебе привести мысли в порядок.

– Спасибо, но все уже и так в порядке. – Зря она разоткровенничалась с Ранией. Теперь, сколько бы лет они с Джо ни прожили в браке, Рания всегда будет его осуждать.

– Не в порядке, – возразила Рания. – Поверь. Нельзя преодолеть такое за несколько дней.

– Тебе-то откуда знать?

– Послушай, твой жених тебе изменил. Это серьезно. Я знаю, что тебе больно. Я твоя подруга, и поэтому пришла тебя поддержать.

– Ну, я тебя об этом не просила.

– Все нормально, – сказала Рания, похлопав Ясмин по колену. – Выговорись. Сорви на мне злость.

– Я не злюсь!

– А кажется, что ты в ярости. – Рания улыбнулась.

– Ты всегда права.

– Не всегда, – возразила Рания. – Всего лишь в большинстве случаев.

– О нет, – сказала Ясмин. – Что-то не припомню, чтобы ты когда-нибудь ошибалась. Никогда такого не было. Ни разу.

– Ну, это уже грубость.

– Давай, приведи хоть один пример. Хоть раз ты признавала свою неправоту?

Рания пожала плечами:

– По-моему, важно то, что сейчас я не ошибаюсь.

– Да ну? Ты, как всегда, судья в последней инстанции! Рания, у тебя вообще никогда не было парня. Надо быть чокнутой, чтобы прислушиваться к твоим советам по поводу отношений.

Правила

Ей не за что извиняться. Рания не должна была заявляться без приглашения. Примчалась сюда со своей благотворительной миссией и ждет благодарности. Она не собирается это терпеть, ей не нужна жалость. Праведное пламя ярко горело, пока Ясмин не дошла до развалившейся парковой сторожки. К тому времени, как она добралась до Бичвуд-Драйв, оно потухло.

Ясмин тихо закрыла за собой входную дверь, скинула туфли