преступление.

– А вы чувствовали себя защищенным?

– Пожалуй. Насколько я помню, да. Мы всегда были близки. Слушайте, не хочу ничего усложнять, но к чему вы клоните? Потому что, видите ли, пока что я не улавливаю. Вы же специалист, так что, простите, если это прозвучит грубо, но может, вы просто просветите меня, каким образом все это должно сработать?

– Мои вопросы каким-то образом вас задевают? Возможно, они кажутся вам назойливыми? – Шандор улыбнулся пациенту, показывая, что не обиделся.

Как говаривал его тесть, «они не пациенты, а клиенты». Роберт не одобрял некоторые услуги, предоставлявшиеся в частной клинике «Красный клен», которой много лет руководил Шандор. «Акупунктура, рефлексология – как ни называй, это все то же вуду», – утверждал Роберт. Многие терапевты говорили «клиент», но Шандор не любил этот термин.

– Я знаю, что психотерапия… – Джо огляделся, словно удивляясь окружающей обстановке. – Я знаю, что это такое, просто…

Шандор подождал. Иногда самая важная работа делается с помощью молчания.

– Такое впечатление, будто вы ее осуждаете. Мол, если она не такая, как все, значит, была мне плохой матерью. Но это было не так. И сейчас не так. Да, Гарри не совершенство, но она единственная, кто заботился обо мне в детстве. Всем остальным, включая отца, было на меня плевать.

– Можно ли утверждать, что в детстве вы чувствовали себя одиноко?

– Нет. Иногда даже наоборот.

– В каком смысле?

– Слишком много народу. Как правило, мне нравилось, что в доме полно всяких интересных людей – режиссеров, художников, писателей, дизайнеров, политиков. Я был везучим ребенком. Ей-богу. Немногим детям везет расти в таком окружении.

– Должно быть, иногда все эти появления и исчезновения сбивали вас с толку. Возможно, выбивали из равновесия?

Джо пожал плечами:

– Не сомневаюсь, что многие растут в куда худших условиях.

– Да? В каком смысле?

– Ими пренебрегают. Их ругают. Бьют. Морят голодом. Выбирайте сами.

– И это нивелирует ваши собственные страдания?

– Я бы не сказал, что от чего-то страдал!

– Ладно, – сказал Шандор. – И все же мы здесь. – Он выдержал паузу. Давайте пациенту время и личное пространство. В начале своей карьеры психотерапевта он, будучи ярым противником фрейдистской модели, говорил слишком много и слишком рано.

– Не знаю, – сказал Джо.

– Не испытывали ли вы страх, будучи с юного возраста невольным свидетелем сексуальности вашей матери? Вам не кажется, что она нарушала границы, когда делилась с вами откровениями о своей интимной жизни?

Джо рассмеялся:

– Со мной? Она делилась со всем миром! Скорее наоборот, я… Иногда я ревновал. Может, это неподходящее слово. Я хотел заполучить ее безраздельное внимание. Поэтому я убегал, прятался в летнем домике в дальнем конце сада и фантазировал о том, как она будет убиваться, когда меня не найдет. Уж тогда-то, мол, она раскается, что была слишком рассеянной, чтобы уделять должное внимание мужчине в доме. – Последние слова он произнес с нажимом в насмешку над этим инфантильным чувством собственной важности. – По правде сказать, я был жутко избалованным засранцем.

«Корень проблемы всегда кроется в убеждении аддикта, что он недостоин любви», – подумал Шандор.

– Дети в таких обстоятельствах могут чувствовать себя под угрозой: вы воспринимаете мать как единственный источник любви и нежности, и на ваше положение посягают. По вашим словам, вы ревновали к партнерам своей матери. Вы не могли бы рассказать об этом поподробнее?

– Это было не сексуальное чувство.

– Я на это и не намекал.

– Мне показалось, что вы к этому клоните.

– Почему вам так показалось?

– Не знаю. – Джо поморщился. – Потому что все крутится вокруг секса? Сексуальная зависимость. Потому что у меня такое ощущение, будто вы подразумеваете… то есть не то чтобы подразумеваете… но подталкиваете меня к мысли, что…

– Что?

– Что у меня эдипов комплекс. А это не так! Точно нет.

– Согласен. – Разумеется, потребность в отрицании представляет интерес.

– Ладно, – сказал Джо. – И вообще, она перестала встречаться с мужчинами – или, по крайней мере, перестала приводить их домой, – когда мне было лет двенадцать, и не заводила отношений, пока мне не стукнуло семнадцать или восемнадцать.

– Почему?

– Чтобы я никогда не чувствовал конкуренции. Мальчики-подростки не хотят, чтобы на их территорию посягали мужчины, это всегда заканчивается конфликтами, так что Гарри всегда ставила меня на первое место.

– А она действительно ставила вас на первое место? – Джо будет держаться за эту версию до последнего. У Шандора ушло много лет, чтобы по-настоящему понять, что в подобных случаях пациенту жизненно необходимо верить, будто его единственный значимый взрослый сделал все возможное, чтобы о нем позаботиться.

– Да, – ответил Джо.

– А сейчас у нее есть партнер?

– Нет. Она говорит, что со всем этим покончила. Завязала с сексом.

– С каких пор?

– С тех пор, как… Примерно когда я снова поселился дома, эм-м, уже года три назад.

– И скоро вы оставите ее совсем одну. Интересно, не возникает ли у вас чувство вины? – Это не совпадение. Как только он снова оказался дома, под ее крылом, она отказалась от возможных отношений с другими партнерами. Хотела удержать Джо рядом с собой.

– Далеко я не уеду. – Джо заерзал на мягком бежевом диване, закинул ногу на ногу, положив щиколотку на противоположное колено. Его кроссовка задергалась вверх-вниз. – Я же не в Австралию сваливаю. Чувство вины? Ну, может, чуть-чуть. Но это ведь нормально, да?

– Похоже, что вы жаждете нормальности. В детстве вам ее не хватало? Вы злитесь на мать за то, что она вас ее лишила?

– Слушайте, – сказал Джо, возясь со шнурками, – если бы вы были знакомы с Гарри, то знали бы, что она кого угодно может довести до белого каления. Но я не злюсь на нее в каком-то фундаментальном смысле. Она старалась как могла, а большего никто не вправе требовать.

– Но иногда старания родителя вредят ребенку. Возможно, вы испытываете неосознанный гнев по отношению к своей матери? Что, если гнев подпитывает вашу зависимость или даже является ее причиной? Не исключено, что, когда вы занимаетесь сексом с одной женщиной за другой, таким образом пользуясь женским телом, вы выражаете сублимированную враждебность.

– По отношению к моей матери? – Джо рассмеялся, чтобы скрыть злость. Он едва мог усидеть на месте от негативных эмоций. Привычка утаивать их, скрывать от самого себя плотно закрепилась в его сознании. – Вы опять вернулись к эдипову комплексу?

– Вообще-то нет. Я никогда не подводил вас к этой теме. Я намекаю не на то, что вы хотите переспать со своей матерью. А всего лишь на то, что в глубине души вы на нее сердитесь.

– С какой стати? – Джо запрокинул голову, обращая свой вопрос к небесам. – С чего мне на нее сердиться? Я не испытываю враждебности к женщинам. Иногда Гарри меня достает, и что с того, черт возьми?

– Я вас услышал, – кивнул Шандор.

Время почти подошло к концу, и сегодня он зашел настолько далеко, насколько возможно. Джо еще не готов двигаться дальше. Но все сходится. Все признаки указывают в одном направлении – затрудненное распознавание личных потребностей, роль опекуна, взятие на себя лишних обязательств, последующий страх эмоционального перенасыщения и, как следствие, саботаж, половая дисфункция и компульсивное поведение, борьба за валидацию, поскольку, на первый взгляд, никаких посягательств на его права или личность не было. Все как по учебнику. Отчужденность от родителя противоположного пола. Еще одна галочка. Последний пункт потребует дополнительного рассмотрения. В следующий раз.

– Простите, – сказал Джо. – За ругань.

– В этой комнате, если нам грустно, мы плачем, если весело – смеемся, если мы злимся, то кричим или ругаемся. Главное, не бросаться друг на друга с кулаками. Ладно?

– Ладно.

– Последний вопрос на сегодня: ваши шнурки… что с ними за история? Если не ошибаюсь, на прошлой неделе они были красными?

– Просто мой маленький пунктик. – Джо поднял ступню и внимательно оглядел ее. – Однажды в приемной у стоматолога я прочитал в журнале статью про стильные уловки для мужчин. Как без особых усилий выделяться из толпы. Носите необычный галстук, яркие носки,