– Я советую использовать эти дни с умом. Обдумай своё предложение ещё раз, потому что если ты нарушишь слово и это заденет мою семью… –  Глаза Миллера сверкнули сталью. – Я обещаю, что ты будешь гнить в самой жуткой тюрьме до конца своих дней. А если процесс затянется, или мне надоест, – скучающе продолжил он, будто обсуждал меню к обеду, – я придумаю что-то ещё. Фантазией я не обделён.

Белль был прав. Он просто лапочка.

– Справедливо, – коротко ответил я и вышел из кабинета, надеясь, что Мейс с Каем не опустошили весь бар, и мне будет чем залить стянутую напряжением глотку.

Глава 8.

Эмили.

Поймав на себе пренебрежительный взгляд разодетой модели, шагающей под руку с седым дедом, на пузе которого пуговицы грозились отлететь в любую секунду, я бесстрастно отвернулась, в тысячный раз жалея, что не осталась дома. Я хотела отвлечься, потому что после встречи с Максвеллом меня качало из стороны в сторону, и, как бы я ни старалась, у меня не получалось вернуть прежнее устойчивое эмоциональное состояние.

Одной фразой он разрубил хлипкий мостик доверия, и, если на работе я могла с головой зарыться в статьи, то в одиночестве негативные мысли возвращались и безжалостно атаковывали голову. Я, как героиня дерьмовой мелодрамы, пыталась найти ему оправдание, потом ругала себя за неуместные адвокатские выступления, и, как итог, пересматривала фотографии Эйдена, добавляя к страдательному сердцу ещё и сжигающее чувство тоски. Я больше не могла плакать: только вспоминать, грустить и лишний раз убеждаться, что рядом с Райсом проигрывали все.

Хотя…

Я перевела взгляд на стоящего рядом Леона. Красив, богат, умён, обходителен. Его достоинства не уместились бы и на одну альбомную страницу. Он никогда не давил, умел слушать и главное – ждать. Но сердце не ускоряло темп, насекомые не совокуплялись в животе, а голова оставалась ясна. Всё это происходило от взгляда совершенно других мужчин. Один из них остался лишь в памяти. А другой… а другому я была не нужна.

Находясь в кругу заинтересованных лиц, Леон уже десять минут рассказывал о каких-то неизвестных мне лечебных препаратах. Данная тема веяла скукой, и я считала это чувство своего рода преступлением, по крайней мере, в доме известного миллиардера Александра Миллера, лицо которого до этого великого дня я видела лишь через экран телевизора.

Предложение Кауфмана составить ему компанию на знатном вечере вызвало во мне всплеск восторга и удивления. Я и помыслить не могла о знакомстве таких масштабов, потому незамедлительно ответила согласием и ещё несколько дней воодушевлённо пробегала по магазинам в поисках того самого платья. Выбор пал на шёлк сдержанного фасона и невероятного оттенка морозного неба.

Самым запоминающимся моментом этого светского раута стало общение с четой Миллер. Вся дискуссия в общей сложности длилась минут пять, так как хозяину дома было необходимо уделить внимание другим гостям. Но даже этого мизерного времени мне хватило для понимания, что они являлись единственной парой, лишённой фальшивых ужимок и насмешливо-снисходительных взглядов. Это подкупало и невольно вызывало симпатию.

Остальные присутствующие вызывали во мне потребность закатить глаза и придирчиво фыркнуть. К середине вечера от расфуфыренных девиц с неискренними улыбками, адресованными мне, и быстро разгорающимся воодушевлением при виде Леона меня тошнило на все десять баллов. По пятибалльной шкале.

Я так хотела увидеть мир, недоступный обычным зевакам, что не сразу смогла принять факт, что он может быть пресным, скучным и совсем неинтересным даже для моей жадной до знаний натуры. На мой взгляд, в спортивном секторе происходили более интересные события, а его персонажи поражали своей живостью, яркостью и колоссальным зарядом энергии.

Досконально рассмотрев высокий потолок, отделанный молдингом, я подцепила бокал с шампанским у проходящего мимо официанта и, убедившись, что Леон всё ещё поглощён разговором, отпустила его руку и двинулась вглубь освещённого зала.

Дом известного миллиардера оказался роскошнее, чем я предполагала. И, если мрамору и итальянскому стеклу я удивлялась ровно считанные секунды, то терраса с видом на ночной пролив Лонг-Айленд впечатлила, а картина Энди Уорхола так и вовсе заставила замереть на месте. И не просто замереть, а познакомить мою челюсть с полом.

Стена, на которой висело одно из самых дорогих произведений искусства, была покрыта металлизированными обоями. Они отражали свет хрустальных люстр, расширяли пространство и создавали эффект погружения, из-за чего происходил обман зрения, и складывалось ощущение, что картина находится внутри стены.

Полотно было очень большим и поделённым на две части. Правая сторона пустовала. А вот левую занимало пятнадцать фотографий врезавшегося в дерево автомобиля, и я, стараясь отогнать опасные эмоции, вызванные автокатастрофой, пыталась сосредоточиться на выискивании невероятного дара художника, за творения которого люди чуть ли не на смерть готовы были биться на аукционах.

– Необычная, правда?

Видимо, Леон всё же заметил моё отсутствие и решил найти беглянку.

– Это просто фотографии. Причём не самые приятные.

Он подошёл ближе, и гладкая ткань его пиджака коснулась моей обнажённой руки.

– Большинство этих людей, – Леон кивнул подбородком в центр зала, – с тобой не согласится.

– Большинство из них видит лишь цену, а не суть.

Леон ухмыльнулся.

– Думаю, Алексу приглянулись бы твои размышления. Несмотря на то, что он купил её больше, чем за сто миллионов долларов.

– Это подлинник?! – Вероятно, шок на моём лице выглядел чересчур комично, раз Леон не смог сдержать улыбки.

– Даже учитывая его нелюбовь к искусству, копий в его доме ты не найдёшь.

– Зачем тратить столько денег на то, что не нравится?

– Его жене нравится, – пожал плечами Леон, словно этим всё сказано, и, наклонившись ближе, заговорщически шепнул: – И чтобы такие, как мы, стояли возле неё с раскрытыми ртами.

Я перевела взгляд обратно на картину. Стала ли она привлекательнее после озвученной заоблачной суммы? Определённо нет.

Заскользила глазами по искорёженному корпусу…

В ту ночь от машины Эйдена осталась лишь груда изломанного металла… И я ни за что не хотела бы, чтобы её фотографировали… а затем любовались… Там нечем было любоваться…

– Вы – Леон Кауфман? – Рядом с нами остановились две разодетые девицы и, невинно хлопая длинными ресницами, ждали его ответа.

Мой кавалер подтвердил свою личность, и, извинившись перед расстроенными его скорым уходом дамами, взял меня за руку и отвёл в сторону. Мы остановились в тени высокой колонны, усыпанной серо-голубой крошкой.

– Ты сегодня подозрительно тихая. – Леон забрал у меня пустой бокал из-под шампанского и отдал официанту.