Общая численность группировки, атаковавшей столицу Чечни, составляла примерно 20 тысяч человек, а защищали город не более 6000 боевиков. Такое соотношение можно было бы счесть приемлемым, если бы не тотальное превосходство в тяжелой технике, артиллерии, не говоря уже об авиации, которой у чеченцев не было в принципе.

В конце января 2000 года попытка прорыва из города основных подразделений боевиков обернулась для чеченцев крупнейшим разгромом за обе войны. Чеченские формирования, уходившие из столицы в юго-западном направлении, фактически вывели на минные поля. Тяжелое ранение получил Шамиль Басаев, ему оторвало ногу. Генерал Шаманов утверждает, что тогда за несколько дней уничтожили до 3000 боевиков. Скорее всего, раза в два меньше, но суть от этого не меняется: дальше для чеченцев остался только один формат ведения войны – партизанский.

Вот воспоминания о тех событиях одного из полевых командиров, который позже был убит, но его записки чудом сохранились. Арсан Абубакаров, один из боевиков, вел дневник, ставший потом достоянием печати, так что мы можем ознакомиться с описанием прорыва из первых рук. Сразу уточню, что хронология у него несколько сбита.

29 января. Мы шли на Ермоловку через минное поле. Шамиль Басаев, Леча Дудаев, Хункар-Паша Исрапилов, Жим Асламбек, Мехидов Абдул-Малик шли впереди колонны. На мосту через Сунжу мы попали в засаду, понесли крупные потери. Нас начали обстреливать с двух сторон БМП, пулеметы, АГС. Мы, разбегаясь, наступали на мины. Многим оторвало ноги. Один прямо лег на мину, и ему разорвало грудь. Только с помощью Всевышнего нам удалось перебраться через мост. Но там стало много раненых и шахидов. Шамилю оторвало ногу, Абдул-Малик получил тяжелое ранение. Леча Дудаев, Асланбек, Хункар-Паша – шахиды. И еще очень много шахидов. Этой ночью мы дошли до Ермоловки и заночевали там.

30 января. Ночью из Ермоловки мы двинулись на Закан-Юрт. Там нас тоже обстреляли из БМП и пулеметов. Один стал шахидом. Раненых мы тащили на санях.

1 февраля 2000 года. С наступлением темноты мы двинулись на Шауми-Юрт. Но в лесу нас заметили и обстреляли из «Града». Еще несколько человек стали шахидами. Перейдя через реку (вода в ней была очень холодной), мы вошли в Шауми-Юрт. Здесь нас еще раз обстреляли федералы, и еще четверо стали шахидами.

2 февраля. Нас осталось 45 человек. Ночью из Шауми-Юрта мы, как штурмовая группа, двинулись вперед, чтобы пробить кольцо. Но не встретили ни одного солдата. В Катыр-Юрт мы вошли в 4 часа утра. Там мы обстреляли «Урал» с солдатами. Больше нам никто не попадался. Целый день Катыр-Юрт бомбили самолеты и обстреливали из всех видов оружия. Мы должны продержаться до темноты, а потом выйти на Шалажи. Во все села, куда мы заходили, нас очень хорошо встречали местные жители. Нас кормили, отогревали, сушили одежду. Нам этого никогда не забыть! А следующая группа, которая шла за нами, попала в засаду.

Самое обидное – тогда, когда почти вошла в Катыр-Юрт. И всё из-за чего? Курили и разговаривали…

3 февраля. В Катыр-Юрте у нас идут контактные бои. Двое стали шахидами, двое ранены, а один попал в плен. Среди русских много убитых, одного удалось взять в плен. К вечеру федералы отступили и опять начали обстреливать село из всех видов оружия. Катыр-Юрт горит. Много домов разбито.

4 февраля. Бои в Катыр-Юрте продолжаются.

5 февраля. Мы опять уходим дальше, в Валерик. Ночью, при выходе на Валерик, нас обстрелял «Град». И опять есть раненые.

6 февраля. Мы вошли в Гехи-Чу. Мирные жители нас очень хорошо приняли. Даже зарезали по этому случаю несколько коров…

На этом дневниковые записи обрываются. Надо думать, их автор был убит.

Я прилетел в Грозный бортом МЧС, примерно через месяц после описываемых событий. Мы приземлились в Моздоке, а оттуда добирались в республику на грузовике в сопровождении бронетранспортера.

Грозный производил страшное впечатление. Казалось, тебя поместили внутрь декораций фильма о боях за Сталинград. Разрушенные, кое-где еще дымящиеся дома; искореженная техника по обочинам дорог, изрытых воронками; немногочисленные прохожие, двигающиеся перебежками от укрытия к укрытию, от стены к стене; запах гари и пальба, периодически доносящаяся с разных сторон. Я тогда, помню, спросил капитана, который оказался в грузовике рядом со мной, откуда, мол, стрельба, боевиков же вроде всех выбили из города. «Ну, во-первых, далеко не всех, – ответил капитан, – но это по большей части стреляют саперы. Они перед тем, как в дом войти, сначала зачем-то палят по нему из всех стволов».

Лагерь МЧС был разбит в нескольких сотнях метров от площади Минутка. Нас поместили в обычную армейскую палатку, обогревавшуюся чугунной печкой: ночами было еще очень холодно. Из журналистов в той группе я был один, остальные – сотрудники МЧС, которые усилили местное подразделение спасательной службы. Впрочем, в начале весны 2000 года в Грозном спасать было уже особенно некого.

Первая неделя в отвоеванном у боевиков городе, была, пожалуй, одной из самых страшных в моей жизни. В первое же утро по приезде я оказался на совещании, которое проводил замглавы чеченского МЧС. Задачи, в основном ставились две – попытаться обеспечить население питьевой водой и горячей пищей (кашу варили прямо на территории лагеря) и начать работы по перезахоронению погибших во время бомбежек, артобстрелов и боевых действий.

Я начал работать с похоронной командой. Дело в том, что во время боев и бомбежек погибших мирных жителей никто на кладбищах не хоронил. Боевикам до них дела не было, а родственники или соседи боялись надолго покидать свои убежища. Поэтому трупы просто прикапывали во дворах и по обочинам дорог. Теперь предстояло их обнаружить (это делалось путем опросов оставшегося населения), свезти на кладбище и захоронить в общей могиле. Если у убитых оказывались родственники, которых не устраивал такой сценарий, тогда все хлопоты по перезахоронению перекладывались на их плечи, это уже была их проблема.

За смену мы перезахоранивали от 10 до 15 трупов, это оказались в основном русские, которым некуда было уходить из города: у них в горных селах не было ни родных, ни близких. Охранял нас во время работ пехотный взвод, но солдаты предпочитали держаться поодаль. Никто к ним по этому поводу претензий не предъявлял, зрелище это было, прямо скажем, не из веселых.

Через неделю я решил, что с меня, пожалуй, хватит, и убежал к саперам: их лагерь примыкал к нашему. Жалеть об этом поступке мне не пришлось: во-первых, я больше не мог видеть всех этих несчастных убитых людей, откапывать трупы из