– Сейчас вернусь и морду набью, – пообещал капитан.

Бойцы убежали вниз по склону.

Мне за минувшие годы часто приходилось читать и слышать, что, если чеченцы вошли в дагестанские села без сколько-нибудь существенного сопротивления, значит, местные жители отнеслись к вторжению, мягко говоря, благожелательно. Это полная ерунда. Во-первых, какое сопротивление может оказать горстка милиционеров сотням прекрасно вооруженных боевиков? Кроме того, я в те дни не встретил в Ботлихском районе ни одного человека, который бы не считал вторжение наглым предательством, а андийское ополчение формировалось буквально на моих глазах.

Дело в том, что во время первой войны сотни чеченских семей пережидали тяжелые времена в дагестанских горах. Местные тогда приняли их как братьев, поселили в своих домах, разместили скот. А теперь эти люди чувствовали себя оскорбленными и обманутыми. Мы, дескать, тогда помогли им, а теперь они пришли к нам с оружием. Но и тогда уже один из руководителей администрации Ботлихского района прямо мне говорил: «Ни секунды не верю, что это инициатива Басаева с Хаттабом. Дураки они, что ли? До Махачкалы надеются дойти? Это всё в Москве кто-то мутит».

Должен сказать, что я с большим сомнением отнесся в тот момент к такому «политическому анализу». Но то, как проходил отход боевиков обратно в Чечню, сильно поколебало мою уверенность в непричастности федерального центра ко всей этой авантюре.

В тех местах есть всего одна дорога, соединяющая Чечню и Дагестан. Проложена она по высокому берегу красивейшего озера, разделенного между двумя республиками. Поэтому ночной проезд басаевских грузовиков в направлении Ведено проходил на глазах десятков, если не сотен дагестанцев. Мы приехали в Анди буквально на следующий день после этих событий, и первое, о чем спросил меня глава местной администрации: «Слушай, зачем русским понадобилось, чтобы чеченцы на нас напали?»

Дело в том, что все время движения над колонной боевиков кружили российские вертолеты, которые не только ее не атаковали, но и освещали с воздуха путь. А учитывая, что за несколько дней до этого наша бравая авиация ударно отбомбилась по позициям андийских ополченцев, применяя при этом кассетные бомбы (в результате бомбежки несколько человек погибли), легко представить себе антироссийские настроения местных жителей. «Мы – разменная монета в чьей-то игре», – повсеместно говорили в те дни в Ботлихе. Когда на обратном пути российские боевые части атаковали даргинские села Кадарской зоны, эти настроения только усилились.

Весьма зажиточное село Карамахи было расположено в нескольких десятках километров от Буйнакска. К тому времени в Дагестане не осталось ни одного официального чиновника, который не называл бы его «ваххабитским». Дело в том, что мужчины в этих местах чуть не поголовно занимались грузовыми перевозками, а в каждом дворе стояло по КамАЗу. Уставшие от поборов силовиков и прочих начальников, они за два года до описываемых событий выгнали из своих сел всю милицию, объявили на своей территории «шариатское правление», а по периметру сел вырыли окопы. Посетивший их однажды Сергей Степашин твердо обещал, что все проблемы будут решены исключительно мирным путем и надо садиться за стол переговоров и приходить к общим решениям. Это обещание не было сдержано.

Теперь трудно сказать, кто стал инициатором идеи задействовать армию для решения сугубо внутреннего конфликта. Тогда многие местные журналисты уверяли меня, что Махачкала просто использовала ситуацию, чтобы уничтожить «очаг ваххабизма»: Госсовету как-то удалось уговорить Москву не завершать войсковую операцию разгромом басаевских банд, а заодно навести порядок и в центральной части Дагестана.

Однако после вторжения Басаева в Ново-Лакский район, которое последовало, по словам самого Басаева, чтобы отвлечь силы российской армии от атаки на «мирные даргинские села», я стал склоняться к той точке зрения, что уничтожение Карамахи – это часть общего плана. Новое вторжение чеченцев на территорию Дагестана должно было продемонстрировать гражданам России всю тяжесть местных проблем, убедить их в том, что локальной войсковой операции тут мало. Дескать, вот же только чеченцев выгнали, а они опять прут, захватили приграничные села, чуть Хасавюрт не взяли. Следовательно, необходимы иные меры, гораздо более масштабные.

Перед штурмом Карамахи подверглось массированному артиллерийскому удару. В итоге были разрушены десятки домов, несколько человек погибли. Ополчение сдало село без боя и ушло в лес. К моменту, когда войска вошли в населенный пункт, там фактически оставались одни женщины. Мы совершенно беспрепятственно въехали в Карамахи буквально через пару часов после военных. В воздухе пахло гарью, еще шел дым от нескольких пожарищ. Возле ближайшего к нам полуразрушенного дома хлопотала женщина, выносила из погреба какие-то тюки и коробки и складывала возле колодца. Мы подошли, хозяйка охотно согласилась поговорить. Пока рвались снаряды, она с другими пряталась в овраге и вернулась, когда разрывы стихли. Но многие отказались возвращаться в село, боялись, что русские всех убьют, ушли с ополченцами в лес.

О том, где муж и сын, женщина распространяться не стала и быстро перевела разговор на другую тему.

– Видите, – говорит, – снаряд только половину дома уничтожил, а вторая цела. Холодильник у нас стоял как раз в той части, и он пропал. Я у начальника, который вот тут на пригорке стоял, спрашиваю: «А куда же наш холодильник делся?» А он говорит: «Сейчас в российской армии такие специальные снаряды».

– Какие снаряды? – изумился я. – Которые холодильники уничтожают?

– Почему только холодильники? – усмехнулась женщина. – Кровать тоже унесли… И комод… Вот скажи мне, зачем им наша старая кровать?..

И в тот самый день, когда случился мой разговор с даргинкой возле ее разрушенного дома, в Москве на улице Гурьянова взорвался уже многоквартирный дом. По официальным данным, погибли сто человек, а почти семьсот получили ранения. Но «сезон взрывов» 1999 года начался не с Москвы.

Искусство пользоваться моментом как предвыборная технология

В Буйнакске, возле общежития, в котором проживали семьи военнослужащих 136-й мотострелковой бригады, 4 сентября взорвался старенький грузовик. Погибли 64 человека, в том числе 23 ребенка. Зато второй взрыв в Буйнаксе удалось предотвратить. Саперы разминировали грузовик, припаркованный возле здания военного госпиталя, и нашли в нем документы на имя Исы Зайнудтинова (позже он будет приговорен к пожизненному заключению). Тогда в новостях это имя еще не называлось, но информация об обнаруженных документах была обнародована. Прекрасно помню, как тогда, сидя перед телевизором, ухмыльнулся наш проводник, капитан, в компании которого мы смотрели тот новостной выпуск в холле гостиницы «Ленинград» в Махачкале. «Конечно! – сказал он. – Что всегда делает террорист перед тем, как покинуть заминированный автомобиль? Он вынимает из кармана паспорт и кладет