Шрифт:
Закладка:
– Ну, – ответила я, – зато тебя хоть что-то в этой жизни радует.
– Ага, – улыбнулся он в ответ, – одна отрада в жизни, и та меня убивает. А когда кто-то рядом все видит, от этого еще хуже. Люди же все видят, молодые люди, и я чувствую себя в ответе, когда не справляюсь. Не хочу, чтобы меня запомнили только за это, ну знаешь? Чтобы болезнь была моим единственным вкладом.
– Так, может, тебе нравится быть в центре внимания?
– Хм. «Робеющий в лучах прожектора». Не думаю.
Он цитировал мне их самый громкий хит, что мне показалось довольно вульгарным.
– Фин, зачем ты приходил ко мне домой?
Он пожал плечами:
– Я просто несколько часов бродил по городу и думал о себе любимом. Я сейчас стараюсь поменьше зацикливаться на себе, а тогда я оказался поблизости, вот и решил подумать о ком-то другом. Это часть моих духовных практик. Стараться переключать внимание на других.
– И как оно, работает?
– Иногда. Я же тут. А мог бы дальше шляться и себя костерить.
– Но вместо этого ругался со мной, я угрожала тебе запеченной курицей, а потом мы попали в чудную аварию.
– Да, это мы удачно вышли из дома. А ты как будто помешалась на этом подкасте. О чем там речь?
А мне было так лень что-то выдумывать, и я просто рассказала как есть, что познакомилась с Леоном, когда работала в гостинице, что он мне импонировал, а в подкасте на него как будто клеветали, что Леон был человек хороший, хоть и бесшабашный слегка, и слегка безрассудный, но не откровенно подлый. Гретхен Тайглер – вот настоящая язва. Она и раньше шла по головам, уж мне ли не знать, но ее влияние было так велико, что никто и пикнуть не смел. Пока я все это рассказывала, мое желание увидеться с Адамом Россом только росло, с тем самым Адамом, который читал между строк, кому не надо было все разжевывать до мелочей.
Не выпуская руль, я сказала Фину посмотреть видео дайвера. Его оно настолько ужаснуло, что мне пришлось ненадолго свернуть на обочину. На него оно, наверное, сильнее подействовало, потому что он смотрел его в машине, за окном стояла темень, а его тело пожирало самое себя.
– Видел свет, который исходил у мальчика изо рта?
Фин кивнул:
– Он что-то говорил?
– Нет. Это был отсвет, с налобного фонарика дайвера.
– Меня сейчас вырвет.
Но его не стошнило. Мы посидели, пока ему не полегчало, и поехали дальше.
Когда мы тронулись, я рассказала ему, что Гретхен Тайглер уже препятствовала следствию. Она была выше закона.
– Ты встречалась с ней в том отеле?
– Нет, я с ней никогда не встречалась.
– У тебя есть какие-то улики против нее?
– Она не оставляет улик. Я знала про нее еще до встречи с Леоном.
Я сказала, чтобы он нашел на сайте фотографию Леона с детьми. Он увидел ее и воскликнул:
– Господи, ты только посмотри на них.
Мне было так приятно это слышать, что он разглядел их, их жесты, их нежность друг к другу.
– Снимок сделали за час до того, как он предположительно убил их. Я к тому… – я свернула на пустынном перекрестке налево, – разве он похож на человека, который собирается убить своих детей?
Фин разглядывал фотографию.
– Не похож ведь, правда? – продолжала я. – Он улыбается. Такой счастливый. Виолетта, его дочь, надела колье, которое он ей купил. Просто посмотри на этих замечательных детей, как он ими гордится.
Он замялся, а потом спросил:
– А кто их снимал?
– Что?
– Они же держат бокалы с шампанским, руки у всех на виду. Ни у кого нет селфи-палки. И телефон ни на что не опирается, а значит, снимали без таймера. Если на борту они были втроем, то кто тогда их снимал?
20
Некоторые улицы в Форт-Уильяме сделали пешеходными с тех пор, как я сюда ездила. Припарковаться нам пришлось далековато, но я нашла дом Адама Росса по памяти. Последний раз я там была как будто несколько жизней назад.
Его квартира находилась на верхнем этаже перестроенной виллы грузинского негоцианта, из окна открывался вид на прекрасную площадь. В муниципалитете попытались сделать эту площадь зоной отдыха для местных, обставив ее горшками с растениями, вымостив асфальтом и поставив громадную стальную скамью в виде уютного дивана «честерфилд». На стальном диване повсюду собирались лужицы, иллюстрируя собой пустые надежды на уют, которые предоставляла площадь, обдуваемая всеми ветрами и омываемая колючим дождем.
Стоя на лютом холоде, я глянула на немытые окна с гниющими занавесками, и у меня возникло дурное предчувствие, как будто Адам мертв. Я не связывалась с ним уже много лет, но знала, что он не переезжал. У него было шаткое здоровье, и под этим я имею в виду, что он всю жизнь сидел на героине.
Входная дверь была увесистая и сидела низко, на целую ступеньку ниже мостовой, которую с течением лет не раз наслаивали.
Я позвонила в дверь. Тишина.
– Никого? – спросил Фин.
Я окунулась в такое далекое прошлое, с таким своеобразным эмоциональным багажом, что меня взбесило уже одно присутствие Фина.
Он стоял, зацепив одной рукой кармашек куртки, просунув только самые кончики пальцев, будто позировал для модного каталога. Его снова трясло, и ему опять было за это стыдно.
– Тебя трясет из-за того, что ты совсем тощий?
Он смотрел напуганно.
– Я тебя пилить не буду, просто скажи. Найдем тебе парочку свитеров.
Звонок вдруг раскатился эхом по пустующей площади, нарастая, отражаясь от витрин магазинов и стального дивана, так что раздавался будто сразу отовсюду. Я толкнула дверь. Та отворилась и накренилась, повиснув на разболтанных петлях. Мы прошли в бетонную прихожую.
Когда строительный кооператив выкупил дом, фасад сохранили, но остальное все перестроили. Пол в прихожей был бетонный, брашированный и выкрашенный наполовину в темно-красный. Лестницу, которая когда-то, видимо, закручивалась изящной спиралью, теперь обтесали и приладили к ней пластиковые перила. Свет внизу не горел, и мы из темноты взбирались к рассеянному свету. На лестничной площадке стоял Адам Росс, свесившись через перила – ему, как всегда, не терпелось встретить гостей. Он улыбался во весь рот, обнажая гнилые зубы.
– Анечка-поганечка! – взялся он меня распекать. – Сколько
