Слегка напрягшись, я стала дальше листать комментарии. Были там и воздыхания в сторону Фина, и смайлики, и разговоры про анорексию, а потом, в самом низу, я натыкаюсь на то, чего не слышала вот уже много лет. А именно мое настоящее имя со ссылкой на колонку обо мне. Еще с десяток комментариев Фина, и я нахожу фотографию кошки, прибитой к двери.

О боже.

Только не девочки.

Это первое, что пришло мне на ум. Не то, что я в опасности, а что мои прекрасные невинные девочки узнают обо мне всю правду.

Я прошла по ссылке на статью о том происшествии. Дело было восьмилетней давности, завели его через год после моего побега. Я слышала о нем: еще одну девушку обнаружили мертвой в сгоревшем при странных обстоятельствах доме, где она жила под вымышленным именем. Там упоминалось о моем судебном разбирательстве. В свое время я узнала об этом из заголовка на газетной передовице, но купить саму газету я струсила. Вот почему я не совалась в это дело.

Черт. Меня мутило. Я сгорала со стыда. И меня всю трясло. Она ведь умерла.

Я склонилась над столом, и горькие слезы покатились по щекам на жирные потеки соуса на тарелке. Чесночный запах ударил мне в нос, и меня затошнило.

Мои девочки узнают, что со мной тогда сотворили.

Вокруг гремели звуки джиги, в ушах стоял гомон. В «Твиттере» кто-то со смайликом на аватарке предлагал обратиться в полицию. Они пытались выяснить, в каком городе живет Фин Коэн. Претча не поставила на фото геолокацию, но они это в два счета выяснят.

Какой-то незнакомец говорит другому, какими методами надо отучить меня врать. Восемьдесят лайков. Фину следует остерегаться якшаться с такой лживой стервой, как я. Кто-то с логотипом футбольного клуба на аватарке сказал, что может меня разыскать. Кто-то другой ответил, что поможет. Они решили переместиться в личку и вышли из треда.

Дальше в комментариях читаю: «Bay! Нехило, Фин!» – и палец вверх, из Японии.

– Мне надо ехать.

Фин перевел взгляд со своего восторженного обожателя и очень медленно произнес:

– Я еще не доел.

– Заверни с собой или оставайся, – ответила я и, кинув деньги на стол, встала и понеслась к машине.

18

Я села за руль.

– Что происходит? – спросил меня Фин.

Я не могла говорить. Не могла даже взглянуть на него. Просто вела машину. Та девушка погибла. Они ее убили. Гретхен Тайглер убила ее. Я-то думала, у нее было все, чего недоставало мне: поддержка, семья, средства, решимость. Я даже не вспоминала о ней.

– Анна? Можешь мне, пожалуйста, сказать, что происходит?

Но я не могла. И снова включила подкаст.

Серия 5: Амила Фабрикасе, ее знаменитая мать и помешательство французов на хлебе

В этой серии вы узнаете, почему французская полиция, расследуя крушение, настолько увлеклась Амилой Фабрикасе, что вменила ей в вину три убийства, которые она элементарно не могла совершить.

На этот вопрос можно взглянуть с разных точек зрения. Если смягчать, то история Амилы представлялась им такой заманчивой и так удачно складывалась, что полиция просто не смогла пройти мимо. Чуть более зловещая гипотеза состоит в том, что это было для отвода глаз от Гретхен Тайглер: ее нельзя было допросить, ей нельзя было перечить, и все из-за ее влиятельности.

Я не верила своим ушам. Все это правда, но любой понимал, что себе дороже изобличать императора. Может, Трина Кини и сама была человеком влиятельным? Или на влиятельную фигуру работала? А может, просто сглупила? Если так, она в ужасной опасности. Интересно, а сама она об этом знает?

Возможно, именно по указанию Гретхен капитан Даны снова и снова привлекал внимание общественности к Амиле. Он публично заявлял, что Амила самовольно ушла, давал интервью и рассказывал о ее беспорядочном поведении на борту, донимал полицию, пока полицейские не пошли и не поговорили с ней. Но капитан лишился своего корабля, напиваясь в баре с экипажем, притом позволив Леону расплатиться с ними наличными наперед.

Такой его поступок сочли за безрассудство и дилетантство, особенно среди моряков. Может, он именно поэтому порывался скорее все разрешить.

Все внимание полиции было безраздельно направлено на Амилу с ее предысторией. Зато какой! Нетрудно представить, как их прельстил гламур, смерть и устрашающие разоблачения. По сравнению с Амилой унылый бизнесмен-самоубийца просто блекнет. А насколько более захватывающая история у Амилы! Такое вот благодушное оправдание тому, как они могли не заметить остальных свидетельств случившегося в тот вечер на Дане.

Так кто такая Амила?

Амила Фабрикасе выросла в Лионе – городе, помешанном на еде. Это город ресторанов и теологов от гастрономии. Шеф-повара проводят там отпуск. Среди лионцев есть ценители конкретных пекарей и бушонов, как болельщики футбольных клубов в других городах. Шефы, пекари и сыровары там – настоящие знаменитости, их узнают на улице, они окружены почетом, и Амила была неотъемлемой частью этого окружения.

Она была пекарем. Рано ушла из школы и усердно набивала руку. Многие знали ее и высоко ценили за традиционную выпечку.

Они с напарницей Сабиной думали открыть свою пекарню, но обе вышли из небогатых семей. Им предстояло еще много лет работать, прежде чем поднимать ставки. Это потом использовали против нее, мол, она завидовала богачам, на которых работала, но разве богачам не все завидуют? Даже сами богачи хотят обогатиться побольше.

Чтобы накопить денег на свое дело, Амила работала шефом на частных яхтах, а Сабина – личным шеф-поваром у одного швейцарского банкира. Через три сезона они собрали треть всей суммы. Дело шло медленно, но верно. Амиле было двадцать четыре, впереди – блестящая карьера, но тут нагрянули мигрени.

Они накатывали неожиданно, волнами. У нее отекал правый глаз, и по щекам бежали слезы. Развилась слабость в плече от напряжения во сне, что для пекаря просто трагедия. Время поджимало.

Амила сходила к семейному врачу на консультацию по поводу мигреней, прежде чем отправиться на Дану. Тот послал ее к специалисту. Она прошла анализы на поражение головного мозга и опухоли. Но у нее ничего не нашли. Причину установить не смогли, поэтому не было и лекарства, не считая мощных обезболивающих, сбивающих с ног.

На борту Амиле надо было в день работать по восемнадцать часов. Выносить этого она уже не могла.

За день до того, как яхта прибыла в Сен-Мартен,