вечность. Комнатушки над концертным залом сдавали как квартиры-студии разным художникам, никто еще тогда не рвался жить в Нью-Йорке. Он занимался модной фотографией и первым придумал снимать уличную моду. Делал потрясающие снимки, но так и не поднялся на этом. Он говорил: «Никто не сможет диктовать тебе правила, если ты не берешь у этого кого-то денег». Мне нравится. Я частенько о нем вспоминаю.

– А Эстелль тоже нравилось?

Он посмеялся и отвернулся к окну. Потом опять засмеялся:

– Бедная Эстелль. Она сама не знала, на что подписалась.

То же можно было сказать и про Хэмиша, но я была не такая добрячка, как Фин.

Мы ехали и курили, потом остановились у заправки в Инвернессе купить газировки, потому что изо рта у нас несло куревом. Я вынудила Фина съесть шоколадный батончик, и под моим надзором он все съел. Я пригрозила, что если он опять хлопнется в обморок, то я остановлю машину и спихну его в канаву, а сама поеду дальше. Он ответил, что это довольно сурово, но вполне справедливо.

Мы снова двинулись в путь и добрались до висячего моста через залив Мори-Ферт.

– Далеко мы забрались, – буркнул Фин. – В смысле, что такого может знать какой-то управляющий, ради чего стоит тащиться в такую даль?

Я достала телефон и включила последнюю серию подкаста. Серию про Гретхен.

22

Серия 6: В чем подвох с Гретхен Тайглер?

В этой серии я хотела бы поговорить о Гретхен Тайглер и Леоне Паркере.

Убийства совершили на борту. А Леон был на борту. У него были и средства, и навыки, и это он срежиссировал всю ситуацию. Он мог быть виновником. Как по мне, очевидное наблюдение, но следствие Леона не тронуло. И вот вопрос – почему? А ответ: почти наверняка – из-за Гретхен.

Каждое поколение считает, что мир с их смертью просто рухнет. Будь то «черный мор», Судный день или ядерное оружие, что сотрет всех с лица земли, людям тяжело представить, что мир и дальше будет жить после их смерти. Может, потому что если мир грохочет себе дальше, значит, что бы мы ни делали, это не имеет значения. Не такие уж мы важные особы. Зато Гретхен Тайглер, возможно, как раз из таких. Ее состояние, история ее семьи, ее связи настолько внушительны, что с ее смертью мир, вполне возможно, просто опустит руки и схлопнется, ведь Гретхен – это прямое следствие множества эпохальных событий двадцатого века.

Она родилась на перекрестье двух громадных капиталов и в свои двадцать три унаследовала больше, чем ВВП половины всех мировых государств, вместе взятых. В отличие от большинства богатеньких детишек, Гретхен не спускала денежки в свое удовольствие. Наоборот, всего через несколько лет с того момента, как она вступила в наследование, Гретхен утроила состояние благодаря жестким махинациям и сомнительным вложениям, от которых по этическим причинам большинство отмахнулось бы.

Это выдающаяся женщина. Она баснословно богата и никогда, ни разу, не общалась с репортерами. Не было прецедентов. Она даже для школьного альбома отказалась фотографироваться. А выпустившись, вместо своей фотографии она подала фотокарточку Элеоноры Рузвельт, где та была особенно хороша, – довольно прозорливо для семнадцатилетней девушки из Калифорнии конца восьмидесятых. Но причин для опасений оказаться в центре внимания у нее хватало. Три поколения причин для опасений.

Начиналось все так: где-то в 1900-х годах один щупленький немец покинул свой родной Вайль-ам-Райн под Фрайбургом и пешком отправился в Париж. Там он открыл магазинчик и стал торговать кремом для лица. Многие тогда продавали крема для лица, рынок был перенасыщен, но что выяснил Отто Тайглер задолго до того, как это стало общеизвестно и вошло в историю как эффект Веблена. Стоило Отто непомерно заломить цену на крем, и люди стали покупать его как показатель социального статуса. И уже не важно, действенный был крем или нет. Покупали ведь не столько крем. Покупали именно эксклюзивность. Женщинам, которые могли его себе позволить, хотелось этим похвастаться. Мужчины покупали его как нарочито роскошный подарок для жен и любовниц. Знаменитости тоже хотели приобщиться и с радостью соглашались, чтобы их имена упоминались в рекламе.

Отто достаточно поднаторел в игре общественных влияний и формулу держал в секрете. Он выстроил и разрекламировал лабораторию, где высокооплачиваемые химики разрабатывали новые продукты.

Невзирая на ценник, по числу продаж его крем для лица обошел всех конкурентов, и Отто Тайглер сколотил на этом целое состояние. И воспользовался им для продвижения своей истинной страсти: фашизма.

В Германии фашисты вербовали людей из рабочего класса, но фашизм Отто Тайглера строился на эффекте Веблена: поначалу он создал видимость престижа, основав лигу выдающихся и состоятельных правых реакционеров. Они устраивали изысканные приемы для сбора средств, давали балы и концерты. Эта богатая, роскошная элита привлекала целую армию чуть менее состоятельных, но амбициозных сторонников. Они, в свою очередь, приводили сторонников еще менее состоятельных, и в итоге лига обзавелась целой армией нищих разъяренных чернорубашечников.

Францию тридцатых годов накрыло волной иммиграции. С юга пришло полмиллиона беженцев из Испании, спасавшихся от Гражданской войны. А с севера и востока тянулись евреи, которых гнали из родного дома нацисты и погромы. Отто Тайглер снабдил французское правительство щедрым вложением, чтобы то взамен репатриировало немецких евреев. Он основал газету, призванную разжигать ненависть к евреям и испанцам. С началом нацистского вторжения Тайглер стал виднейшим приверженцем соглашательского режима Виши. Потом началась война, и мы все знаем, чем она закончилась.

Но изучить отголоски войны не менее занимательно.

Солдаты поначалу рвутся в бой за идеалы, а под конец воюют за товарищей. И этот случай – не исключение. После войны Тайглер главным образом хлопотал о своей фашистской братии из лиги.

В царившем хаосе взаимных обвинений мирного времени, когда любую женщину, принявшую от немца в баре напиток, могли в назидание изнасиловать и публично выбрить ей голову, Тайглер и его товарищи стояли друг за друга горой. Франция нуждалась в инвестициях, и корпорация «Тайглер» открывала новые заводы. В администрацию нанимали членов лиги, а в качестве рабочей силы – армию чернорубашечников, и за пару десятилетий дело разрослось и превратилось во всемирно известный бренд.

У Отто и его жены, Терезы, был единственный ребенок, дочь по имени Франсуаза. Она росла в утробе режима. Уже восемнадцати лет Франсуаза выезжала на интеллектуальные вечера и кинопремьеры, делала ручкой для фото с трапа самолета в разных роскошных местах. Что бы она ни делала, все служило рекламой для корпорации, ведь заголовки хором кричали: «единственная