тюдоровскую эпоху все были заинтересованы в том, чтобы представить союз Генриха с Елизаветой так, как того хотели обе стороны, давая понять, что, по слухам, она вступила в союз со своим дядей Ричардом не по доброй воле. Полидор Вергилий свидетельствует об «особом отвращении» Елизаветы к этой идее: «По этой причине, отягощенная великим горем, она неоднократно восклицала: „Я ни за что не выйду замуж таким образом, я несчастное существо, что скорее будет страдать от мук, которые и святая Екатерина претерпевала ради любви ко Христу, чем соединится с человеком, который является врагом моей семьи“».

Фактически Генриха Тюдора из клана Ланкастеров можно было назвать врагом Йоркской семьи Елизаветы с тем же успехом, что и ее дядю Ричарда. Но в тот момент чувства Елизаветы к любому из этих мужчин не имели значения. Она лишь составляла важную часть плана Тюдоров.

Какой, по ожиданиям Генриха, должна была быть его жена? В личном плане, наверное, красивой, покладистой и способной к деторождению. Однако главным сокровищем Елизаветы было то, о чем нельзя было говорить, – критически важная родословная. Как для бывших Йорков, так и для Ланкастеров любой отпрыск этих родов мог иметь неоспоримые претензии на трон.

Самые ранние истории об Артуре и Гвиневре, предположительно, относятся к тому времени, когда права на корону и землю передавались по женской линии и успешный военачальник мог претендовать на них через брак. Но именно этого, казалось, Генрих всеми силами старался избежать. Можно сказать, он заполучил английский трон тремя способами: победив в битве (в конце концов, именно этим способом мог яснее всего продемонстрировать свою волю сам Бог), заручившись одобрением народа, или по крайней мере дворянства, и получив кровное право по материнской линии, которое, однако, было весьма отдаленным и омрачалось незаконностью. Генриху нужно было подкрепить свои притязания правами, унаследованными Елизаветой Йоркской, но он не хотел слишком явно демонстрировать это. Фрэнсис Бэкон в начале XVII века писал, что он «не потерпел бы никакого упоминания»[97] об этом.

По ту сторону Ла-Манша Генрих рос с полным осознанием потенциала женской власти: в 1488 году бретонскому герцогу Франциску наследовала его дочь. Это была устрашающая Анна де Божё, успешно управлявшая Францией в качестве регента своего младшего брата Карла VIII, того самого, который предоставил Генриху солдат для битвы при Босворте. Впрочем, имея этот пример перед глазами, Генрих в основном научился тому, чего следует избегать в браке. В конце концов, в его жизни уже была влиятельная женщина, которая, в отличие от Елизаветы Йоркской, всегда оставалась всецело на стороне его интересов. Это его мать, Маргарет Бофорт.

Брак Маргарет с могущественным лордом Стэнли послужил своей цели. Как ярой и добровольной стороннице йоркистского режима, ей удалось пережить второе правление Эдуарда IV. И только когда захват власти Ричардом III поколебал лояльность йоркистов, начали проявляться ее настоящие интересы – перспективы сына. Даже после попытки государственного переворота 1483 года она понесла не самое страшное наказание: опека над ней и ее земли были переданы лорду Стэнли. И он, будучи искушенным игроком по обе стороны баррикад, по-видимому, пособничал Маргарет в попытках переправить деньги и информацию ее сыну Генриху в Бретань. Именно силы семьи Стэнли в итоге одержали победу над Ричардом III при Босворте. Теперь, когда на трон взойдет ее сын, усилия Маргарет будут вознаграждены.

Маргарет была особой крайне благочестивой и образованной. Но у ее выдающейся учености имелась и другая сторона: именно она заказала Кекстону издание романа «Бланшардин и Эглантина» о благородной даме и королевском рыцаре, спасающем ее город. В этом романе брак, который собирался заключить ее сын Генрих и долгое время пыталась устроить сама Маргарет, изображался как романтическая фантазия о спасении. Впрочем, остается не совсем ясным, какие отношения больше интересовали самого Генриха. Мать, которой он был обязан всем, была лишь на десять с небольшим лет старше его. В ряде важных вопросов она окажется ему гораздо ближе, чем жена.

Вполне естественно, что душевные силы Маргарет были направлены на сына, а не на мужа. Каким бы полезным ни был ее брак со Стэнли, он всегда относился скорее к сфере деловых отношений, чем удовольствия, и во время правления сына она без лишнего шума отдалилась от него: сначала приняв юридический статус одинокой женщины, а затем – обет целомудрия. Ее письма к Генриху, напротив, адресованы «моему милому, самому дорогому королю и моей единственной земной радости», «самой дорогой и единственно желанной радости в этом мире» и «дорогому сердцу». Это напоминало язык куртуазной любви, хотя главные герои поменялись местами: теперь в роли поклонника оказалась она, а не он. «Верная и преданная молельщица» Генриха – так она себя называла. Молельщики, которые вели счет молитвам за своего покровителя с помощью четок, встречаются, например, в строках поэта елизаветинских времен Джорджа Пиля после слов о том, что с возрастом его рыцарский шлем превратился в улей для пчел, а «сонет любовный превращен в псалом»[98]:

Дево, молельщиком твоим достоин

Стать старец сей, кто прежде был твой воин[99].

Одним из первых решений Генриха после Босворта было отправиться к матери, которую он не видел более 10 лет, и долго гостить у нее. Нам неизвестно, в какой эмоциональной атмосфере он впервые встретился со своей невестой, Елизаветой Йоркской. Но во время церемонии заключения брака 18 января 1486 года, по словам Бэкона, «ликования и проявления радости и веселья»[100] было больше, чем в дни коронации Генриха; «король заметил это, но ему едва ли понравилось»[101].

Вполне возможно, что у Генриха были интимные отношения с Елизаветой еще до свадьбы. Если это было не так, то их первенец, появившийся на свет 20 сентября, родился недоношенным на целый месяц. Однако при подготовке к родам никаких признаков спешки не было: Генрих спокойно сопроводил беременную жену в Винчестер – древнюю столицу Англии, которую Томас Мэлори называл Камелотом.

А когда Елизавета родила мальчика, его назвали Артуром. Согласно описанию Мэлори, на могиле короля Артура было высечено на латыни «Король былого и грядущего». Представить младенца Артура Тюдора вернувшимся в наш мир королем Артуром оказалось весьма кстати – это один из способов узаконить династию, у которой было не так много реальных оснований занимать английский трон.

Союз Генриха с Елизаветой не был браком по любви, но с годами им удалось полюбить друг друга как подобает. Совсем скоро их отношения подверглись тяжелым испытаниям в «бурлящем котле» из фантазий, самовнушения и суровых политических событий. Многолетняя неопределенность относительно судьбы «принцев в Тауэре», братьев Елизаветы, и продолжавшееся заключение в Тауэре Уорика, сына герцога Кларенса, открыли