Шрифт:
Закладка:
Все это происходило на фоне эскалации противостояния между Сопротивлением и полусекретным отрядом, сформированным начальником СС в Нидерландах Хансом Раутером после убийства членов кабинета министров в феврале предыдущего года. Раутер набрал туда преимущественно голландских коллаборационистов. Они стали киллерами в операции «Сильбертанне» («Серебряные ели»). За каждым покушением на голландца, члена NSB, должно было следовать еще более жестокое покушение на подозреваемого члена Сопротивления. Если член Сопротивления убивал коллаборанта, десять человек с антинемецкой позицией становились жертвами «Сильбертанне».
Начиная с сентября 1943-го в ответ на акцию Сопротивления в провинции Дрент трое местных лидеров, подозреваемых в антинемецкой деятельности, были убиты членами «Сильбертанне». В газетах писали, что убийства остались нераскрытыми [142].
В октябре, всего за месяц до взрыва на электростанции, отряд смерти хладнокровно разделался со знаменитым голландским писателем А. М. де Йонгом. Со временем члены отряда «Сильбертанне» будут признаны самыми громкими военными преступниками в Нидерландах. Пока же Мартен Кюйпер, Клаас Карел Фабер и его брат, Питер Йоханн Фабер, стали личными немезидами Ханни Шафт и сестер Оверстеген.
Несмотря на то что немецкие власти закручивали гайки в отношении голландского Сопротивления, у них было немало и других забот. Облавы на евреев в предыдущем году, хотя и масштабные, оказались не такими тщательными, как хотелось бы нацистскому режиму. По приблизительным оценкам, в Нидерландах продолжали скрываться около двадцати пяти тысяч евреев, а это означало, что им помогают сочувствующие голландцы. В марте 1943 года Раутер выступил перед своими сотрудниками с речью, в которой подвел итоги их предыдущей деятельности по изгнанию евреев из Голландии. Пятьдесят пять тысяч было депортировано в Германию, еще двадцать тысяч оставалось в транзитных лагерях. Но этого было недостаточно: «Мы надеемся, что в ближайшем будущем в Нидерландах не останется евреев, свободно разгуливающих по улицам. Это тяжелая и грязная работа. Но у нее есть великое историческое предназначение». К своему заявлению он добавил, как будто пытаясь оправдаться перед аудиторией: «Я с радостью… приму наказание на небесах за мои грехи против евреев здесь [на земле]» [143].
Ранее в том году Центральное бюро еврейской эмиграции в Амстердаме – эвфемизм, обозначавший главный орган по ликвидации евреев в стране, – сообщил о том, что за информацию, которая поможет поймать скрывающегося еврея, будет выплачиваться значительная сумма. Возглавляемое Вилли Лагесом, который руководил также Амстердамской СД, бюро обещало 7,5 флорина за каждого еврея, пойманного благодаря сообщенной информации. Вознаграждение удваивалось, если пойманного еврея уже разыскивали за другие нарушения. Это была соблазнительная приманка для офицеров полиции, государственных служащих и просто информаторов, которые начали выдавать властям места, где евреи могли скрываться.
Программа Раутера шла нога в ногу с так называемым Окончательным решением. На съезде в Польше в октябре верхушка партии заслушала доклад Генриха Гиммлера, в котором он упомянул о «трудном решении», стоящем перед Третьим рейхом. Несмотря на геноцид в отношении евреев, который уже происходил, оставался вопрос: «Что делать с женщинами и детьми?»
Ответ Гиммлера был однозначным: «Неправильно устранять только мужчин… и позволять детям вырасти и отомстить нашим детям и внукам». И как же поступит Третий рейх? Гиммлер выразился коротко: «Мы приняли трудное решение полностью стереть всю нацию с лица земли» [144].
* * *
Трюс получила опасное задание: перевезти в другое место еврейских детей, которые укрывались на ферме в окрестностях Харлема. От дружественного офицера полиции в RVV поступило сообщение, что немцы собираются провести там рейд и детей сразу же поймают.
План по их перевозке включал несколько этапов: Трюс, переодетой в форму медсестры немецкого Красного Креста, предстояло встретиться с группой на Центральном вокзале в Амстердаме. Она получила официальные бумаги, подтверждавшие, что все дети страдают инфекционным заболеванием и едут на карантин в Дордрехт в южной части Голландии, вблизи Роттердама.
На вокзале Трюс ждал молодой член амстердамского Сопротивления, переодетый немецким офицером. Пока они нервно топтались на перроне, «офицер» приветствовал проходивших мимо членов вермахта громкими «зиг хайль», а Трюс щелкала каблуками. Ей приходилось напоминать себе, что она изображает немку: то есть должна держаться самоуверенно и с апломбом.
Детям было от трех до четырнадцати лет. У всех были желтые нашивки на одежде и соответствующие документы; их доставили на вокзал в машине скорой помощи, которой управлял еще один член Сопротивления. Трюс приняла их, кивнув «немецким» солдату и медсестре, которые их сопровождали.
Их ждал старый вагон с табличкой на двери «ЗАРЕЗЕРВИРОВАНО ДЛЯ ВЕРМАХТА: ПЕРЕВОЗКА ПАЦИЕНТОВ». Хотя Трюс чувствовала, как нервничают дети, оказавшиеся под ее присмотром, в обличье немецкой медсестры она никак не могла их утешить.
«Немецкий» солдат и «немецкий» офицер из Амстердама должны были сопровождать Трюс в Дордрехт на поезде, но вскоре после того, как дети забрались в вагон и расселись по местам, на перроне возникла суматоха: группа агентов гестапо ворвалась на станцию и стала обыскивать вагоны. Сопровождающие Трюс встревоженно переглянулись, потом быстро посовещались. Они решили увести членов СД дальше по платформе, рискуя быть схваченными.
Трюс, дрожа, смотрела им вслед. Через несколько мгновений вагон окутался черным дымом, и поезд медленно выкатился со станции. Пока он набирал ход, сопровождающие Трюс так и не вернулись; внезапно она поняла, что перевозку детей ей придется осуществить в одиночку. «Все напряжение, страх и притворное мужество внезапно навалились на меня. Колени у меня тряслись, по лицу катился пот, – вспоминала Трюс много лет спустя. – Я вся взмокла и отчаянно дрожала. Я крепко зажмурила глаза. Мне нельзя было плакать» [145].
Когда поезд выехал из Амстердама, Трюс немного успокоилась. Остались только дети и она; Трюс видела ужас в их глазах. Дюжина ребятишек, оторванных от семей и без того настрадавшихся, направлялась неизвестно куда в компании суровой «немецкой» медсестры. Трюс хотелось как-нибудь их утешить, и она решила, что лучше всего будет рассказать детям правду.
Трюс рассказала, кто она такая, на кого работает и почему одета в немецкую форму. Она сказала, что они должны поддержать ее игру. Они должны изображать больных, заразных. Она отвезет их в безопасное место.
В их глазах она видела недоверие – за исключением, пожалуй, самых младших. Маленькая девочка по имени Рози держала в руках куклу, сделанную из носового платка, которую дал ей кто-то из старших детей. Она была слишком мала, чтобы смотреть в окно поезда на мелькавшие снаружи
