гладить ее волосы, когда она была без сознания? А потом смотреть, как она спит, свернувшись клубочком и обняв подушку? Возможно, потому, что у нормального человека есть потребность в заботе о ком-то кроме себя, иначе для чего вообще жить на этом свете? Или же потому, что я чувствовал – я нужен ей.

И, может быть, не только как защитник…

Трудно отвечать словами на вопросы, когда ответы знают лишь душа и сердце. Но и они могут ошибаться. Мы часто склонны выдавать желаемое за действительное, убеждать себя, что придуманное нами существует на самом деле. Хотим верить – и верим, обманывая себя, строя воздушные замки из воображаемых кирпичей…

А потом настает минута, когда нужно ответить на прямо поставленный вопрос, и мы молчим, опасаясь ответом разрушить придуманный нами замок, боясь несколькими словами развеять волшебство, которого, возможно, на самом деле не существует.

Потому я ответил честно – по крайней мере, мне показалось, что я не солгал:

– Прости, но я не знаю, как ответить на этот вопрос. Нам и правда пора ехать.

– Уход от ответа – это тоже ответ, – проговорила она, опустив взгляд. – Да, конечно, поехали.

Мотоцикл завелся сразу, не зря я пару дней копался в движке, имея под руками крайне скудный набор инструментов. Но от стального коня многого не требовалось – лишь добраться до города.

Быстро.

Насколько возможно быстро.

Глава 21. Виктория

Я обнимала его, прижавшись к нему всем телом. Тот случай, когда в объятиях нельзя усмотреть никакого подтекста.

Как в танце, когда незнакомая девушка трогает незнакомого мужчину так, словно они давние любовники.

Или когда толпа тесно прижимает двоих друг к другу…

Сидя сзади на мотоцикле, летящему по неровной лесной тропинке, по-иному удержаться не получится, и я прижималась к его спине, как утопающий к сломанной мачте корабля, впитывая в себя запах его куртки, бугры его мышц, тепло его тела, которое я, конечно, не могла почувствовать через одежду – но чувствовала вопреки всем законам физики.

Он не ответил на мой вопрос.

Ушел от него, как от пули, летящей в сердце.

Не захотел сказать правду, раскрыв свою душу навстречу моей? Или побоялся ранить правдой о том, что живет, придумав себе некое Предназначение помогать тем, кто нуждается в помощи, и что на моем месте могло быть любое другое живое существо? Как понять, кто я для него? И может ли он вообще взглянуть на меня не как на объект для охраны, а как на женщину, надеюсь, еще привлекательную после всего пережитого?

А потом я начала тихо беситься.

Прежде всего – на себя.

Мало тебя били в жизни? Хочешь еще? Нарываешься на новый удар по самолюбию, по придуманным тобой чувствам к человеку, который тебя защитил? Да, в такого сильного и смелого мужчину трудно не влюбиться, но способен ли он вообще на ответную любовь? И не глупо ли испытывать чувства к механической охранной системе, запрограммированной лишь на одну-единственную функцию?

Чувствую, что его спина напряжена. Только ли от того, что приходится вести мотоцикл по непростой лесной дороге? Хочется верить, что он тоже думает обо мне как о женщине, а не как о рюкзаке за спиной, стесняющем движения…

Чувствую, что сейчас заплачу.

Не потому, что влюбилась, нет. Вряд ли это любовь, скорее увлеченность. Иван совершенно не мой тип мужчины, человек из другого мира, в который я никогда не попаду, да и не хочу попадать.

Слезы наворачиваются на глаза от осознания, что в этом мире я никому не нужна. Исчезну, пропаду без вести, и никто не заметит, что на планете стало на одного человека меньше. И Иван, возможно, лишь вздохнет с облегчением. Он человек слова, дал его – и выполнит до конца, это понятно. Но когда данное слово не для кого выполнять, остается лишь размять спину, уставшую нести этот груз, – и заняться поиском нового объекта для спасения.

Усилием воли сдерживаю истерику.

Еще не хватало – рыдать от жалости к самой себе!

Эти слезы из моей прошлой жизни.

В этой их быть не должно.

Настраиваю себя на то, что спина, к которой я вынужденно прижимаюсь, просто необходимая опора. Типа бетонного столба, к которому прислоняешься, чтоб не упасть, когда устала так, что не держат ноги. Столб любить не нужно. Да и странно это, любить временную опору, твердую, холодную и бесчувственную, как и положено бетону.

Когда мы выехали из леса, я уже почти убедила себя в том, что накрутила в голове.

Еще немного, и у меня точно получится относиться к людям как к инструментам.

У Зойки получилось же.

Так чем я хуже?

Глава 22. Иван

Спине было тепло.

От тела Вики исходила согревающая энергия. Бывает такое: посмотришь на человека, заглянешь в глаза – и чувствуешь распространяющиеся от него волны доброты – редчайшего артефакта, который очень непросто отыскать в наше время.

Ибо доброта наказуема.

За нее больно бьют, и потом за это избиение приходится еще больнее расплачиваться.

Поэтому люди стремятся избавиться от нее – но, к счастью, не у всех получается. И когда находишь в человеке этот теплый комочек сияния, то удивляешься: неужто такое еще возможно в наше время? И греешься от этого нежного источника света, жадно вбирая в себя его лучи.

Особенно если в тебе самом доброты совсем не осталось…

Я и не нуждался в ней до тех пор, пока не встретил Вику. Чувства, эмоции, переживания замедляют реакцию, расслабляют внимание, притупляют концентрацию. Крайняя степень, апофеоз доброты – влюбленность, когда двое купаются в нежных лучах друг друга, ничего не замечая вокруг.

Влюбленный – словно пьяный. Легкая добыча для любого, кому приглянутся твои кошелек, часы, одежда или жизнь, которую можно забрать легко и без опасности для себя.

И сейчас во мне боролись противоречивые чувства.

Тело, отвыкшее от доброты, жадно впитывало нежное тепло, исходящее от Вики. А мозг, так и не приучившийся переваривать боль от ударов, настойчиво сопротивлялся этому теплу.

«Вспомни, чем это закончилось в прошлый раз, – настойчиво стучали мысли в черепную коробку. – Ты готов был умереть за свою любимую, а она ушла к другому. Ты снова решил прогуляться по старым граблям? Да и что ты можешь дать этой девочке из другой вселенной? Сейчас ты нужен ей, а потом? И она – нужна ли тебе? Отключи эмоции, включи разум. Ты просто бродяга, который всю жизнь учился убивать. А она – нежный, чистый цветок, который ты испачкаешь своими окровавленными руками, сделав несчастной. Просто помоги ей, а после отпусти. Верни ей ее мир, а потом уйди из ее мира. Это самое лучшее, что ты сможешь для нее сделать».

Мозг был прав, и от осознания этого было больно.

Внутри.

И пальцам, изо всех сил сжимающим рукоятки руля.

Давно проверено: если в голове крутятся тяжелые мысли, лучшее средство для того, чтобы уменьшить страдания от них – боль физическая. Хорошо, что руль сделан из крепкой стали, которую невозможно сломать, напрягая руки в поисках спасительной боли…

А потом лес закончился, и стало как-то полегче. Однообразные деревья, проносящиеся мимо,