я совсем не понимаю, что произошло. Пару недель назад с Николь все было в порядке. Да, я заметил стресс, усталость, но не отчаяние или страх. Николь — она была сама сила. Я и представить не мог… Но вот вчера мне звонят и сообщают, что она сделала. Потом ассистентка Грега звонит и говорит, что я должен забрать Куинн. Сам он мне так и не позвонил. Ассистентка сказала, что он в дороге, возвращается из Нью-Йорка, и что они с Николь уже не жили вместе… Ни на звонки, ни на письма он не отвечает. Что это за человек такой, если он вот так просто бросает свою дочь? Что за человек не спешит вернуться, когда его жена… умерла?

У меня внутри все сжимается.

— Не знаю, — отвечаю я.

— Итак, я помчался в полицейский участок, там детектив сказала мне, что заведено дело о расследовании смерти Николь. Мартинес думает, что вы ее столкнули. Но я еще чего-то не знаю, так? — Бен смотрит на меня, прищурив глаза. — Кто же вы такая, черт вас возьми? Объясните же. И откуда вам известно об Аманде?

Я достаю из сумки фиолетовый листочек и протягиваю ему:

— Я нашла это на своей сумке после того, как Николь спрыгнула на рельсы. Должна быть причина, по которой она оставила мне это. Я не хочу усугублять вашу боль, но мне очевидно, что сейчас мы оба замешаны в этом деле, хотим мы того или нет. Чем скорее мы выясним, как Николь узнала обо мне и почему отдала мне Куинн, тем скорее мы поймем, что же происходит. И эта записка — часть ответа.

Вдруг плечи Бена начинают трястись. Он плачет.

— Аманда мертва. Она умерла почти двадцать лет назад.

Я жду, не задавая вопросов. Не хочу давить на него.

Он опускает руку в карман, наверное, чтобы достать телефон и позвонить Мартинес, потом говорит:

— Хочу вам показать это, потому что просто не понимаю, что я могу еще сделать. Я ни с кем об этом не разговаривал. Никогда.

Он достает из кармана шортов черный бумажник и вынимает оттуда аккуратно сложенную пожелтевшую газетную вырезку.

— Но сначала вы должны узнать, что я стал опекуном Николь, когда мне исполнилось двадцать, а ей — семнадцать. Больше у нас никого не было. Наши родители погибли в аварии. И я все испортил… Я нашел это на полу, когда приходил к сестре в последний раз. Она попросила забрать, так я и сделал. А надо было понять, что это крик о помощи, и остаться. Но она всегда была такой гордой, всегда отталкивала меня…

Мы случайно соприкасаемся пальцами, когда я беру заметку. Я расправляю ее, аккуратно разглаживаю. Это некролог из газеты «Новости Кеноши», некролог Аманды Тейлор, которая умерла в 1998 году. Ей было всего шесть месяцев. Я смотрю на Бена, и мне кажется, что время остановилось.

— Мне очень тяжело говорить об этом. Николь была няней Аманды. Девочка умерла, когда находилась под ее присмотром.

— Мне так жаль!

Бен словно постарел за одну минуту.

— Когда я взял на себя ответственность за Николь, я хотел быть похожим на отца, быть таким же твердым, несгибаемым, чтобы она уважала меня. И она сбежала. Добралась до Висконсина и устроилась няней. А потом случилось это. Я думал, что ей удалось оставить все в прошлом. Но она хранила эту вырезку из газеты и отдала мне ее в тот день, когда мы виделись последний раз.

Мне жаль его, ведь теперь он потерял всю свою семью.

— Как это произошло, Бен? — спрашиваю я, указывая на заметку.

Возможно, здесь и кроется связь Николь со мной?

— Николь сидела с Амандой, пока ее родители работали. Она уложила ее спать в колыбель, сама уснула на диване. Когда Николь проснулась и пошла к малышке, она была мертва. Не по вине няни, но мать Аманды сделала все, чтобы уверить мою сестру в обратном. Она сразу стала обвинять Николь, даже утверждала, что та ее задушила. Когда пришел отчет после вскрытия, в котором было сказано, что девочка умерла от синдрома внезапной остановки дыхания, мать Аманды не поверила этому. Она приходила к нам, пыталась напасть на Николь. Сказала, что задушит ее так же, как та задушила Аманду. Это было ужасно.

Бедная, бедная Николь. Пройти через такое в семнадцать лет! Не представляю себе, каково это!

Я снова смотрю на заметку, и мой пульс ускоряется.

— Бен, тогда, на платформе, Николь вела себя так, будто ее преследовали. И Мартинес сказала, что странно прыгать с платформы спиной вперед, если хочешь покончить с собой.

Он наклоняется ко мне и говорит:

— Донна.

— Донна?

— Мать Аманды.

— Что с ней случилось?

— Как я сказал, она очень долго мучила Николь. Каждый год присылала по письму с угрозами. Но я думал, что это прекратилось много лет назад. Николь никогда не говорила об этом. Мне следовало быть начеку и убедиться, что с сестрой все в порядке. Но я этого не сделал. Николь, как я полагаю, похоронила всю эту боль, но с рождением Куинн она вернулась.

Мне хочется утешить его и сказать, что тут нет его вины. Но полностью я в этом не уверена.

— Если Донна была на платформе, это объясняет, почему Николь так испугалась, — говорю я.

Бен смотрит на фотографию в заметке, разглядывает, потом поднимает глаза на меня:

— Черт! Я и не замечал этого совпадения!

— Какого?

— Аманда умерла седьмого августа!

И тогда я понимаю, что он имеет в виду. Седьмое августа было вчера, это день, когда Николь упала на рельсы.

Глава шестнадцатая

Николь

Две недели назад

Она занесла находку в дом, потом затащила внутрь коляску и поставила ее посередине холла, как можно дальше от коробки. Куинн спала.

Николь осторожно подняла крышку. Под ней лежал розовый листочек с надписью «для Куинн», напечатанной на компьютере. А под ним — мягкое белое одеяльце, которое она так хорошо помнила. Одеяльце Аманды.

Николь начала задыхаться.

Ты не заслужила дочь. Ты убийца. С тобой она не будет в безопасности.

Отбросив одеяло так, словно оно ужалило ее, Николь побрела на кухню, достала лекарство и быстро проглотила две таблетки. Паника, стянувшая ей грудь, чуть-чуть ослабела, она снова смогла дышать. Именно так она себя почувствовала, когда Бен привез ее домой через два дня после смерти Аманды и на пороге их дома появилась Донна. Николь очень хотела принести соболезнования, сказать, что она тоже