Я читала, чтобы так поступали в Средневековье, но чтобы на пороге двадцатого века люди вели себя так же…

Не отойдя от шока, я задрала голову и громко произнесла пару «ласковых» в адрес свиньи, которая это сделала. В ответ услышала более изощрённую брань и предложение скинуть на меня кое-чего похуже. Пришлось ретироваться.

– Никакой культуры, твою мать, – прошипела я.

– Согласен. Не возражаешь, если я ненадолго тебя покину? По деликатному делу.

Оз, и ты туда же!

– Здесь разве есть общественный туалет? – съехидничала я.

Он взмахнул рукой в жесте экскурсовода.

– Мой друг, если ты ещё не заметил, здесь везде общественный туалет. Тебе не надо?

– Не надо, – обиделась я.

И не приключение, и не свидание, а фиг знает что. Что полезного можно извлечь из этой истории? Ничего. Не, всё-таки сдеру с паршивой овцы клок шерсти. Расскажу Чарли про наши злоключения, а она, может, потом в своих сочинениях подобное опишет. Творческому человеку всякое может понадобиться.

Заслышав шаги Оза, я не стала оборачиваться. Что-то не хочется сейчас видеть его довольную рожу…

Перед глазами молниеносно промелькнуло что-то тёмное, и горло сдавило так, аж зубы клацнули. Я беспомощно вцепилась в удавку, но даже не смогла протиснуть пальцы между ней и шеей. Из горла вырвался тихий невнятный звук, в котором была попытка вдохнуть и позвать на помощь. От нехватки кислорода у меня быстро стали подкашиваться ноги.

Искрой вспыхнуло воспоминание о Джеке-потрошителе: якобы он своих жертв сначала душил и только после этого резал…

Всё, допрыгалась.

Внезапно хватка чуть-чуть ослабла, и я захрипела в новой попытке позвать Оза.

– Снимай панталоны, сучка, – раздался возле уха сочный бас.

Ага, сейчас штаны сниму, потом всё остальное.

Удавка стала уверенно возвращать свои позиции. Кажется, Бесстыдный душитель не любил, когда его заставляли ждать…

От гневного окрика преступник сильно дёрнулся, едва не удушив меня разом. Меня спасло то, что я инстинктивно привстала на цыпочки.

Краткий миг свободы – и мощный удар в спину свалил меня на землю. Я слышала позади нехилую возню, но не могла заставить себя обернуться. Я самозабвенно кашляла, раздирая горло, и при этом суетливо убирала грязными руками лезший в рот парик. Несколько волосинок никак не хотели выплёвываться и противно царапали язык.

– О… Оз…

Как здорово, что он разрешил себя так называть, а то я его полное имя не смогла бы выговорить.

Запутавшись в юбке, я неуклюже развернулась… и подумала, что оставшийся на некоторое время без кислорода мозг выдал мне галлюцинацию.

«Мортал Комбат» отдыхает.

На земле боролись двое. Оз и какое-то чудовище в женском платье и чепчике. Их борьба выглядела ужасно нелепо, и вообще этот поединок совершенно не подходил для джентльмена. С нечленораздельными звуками они не давали друг другу подняться, как старшеклассницы, подравшиеся из-за самого красивого мальчика в классе.

Блин, так кто меня душил? Неужели баба?!

Видя, что Оз далеко не звезда реслинга, я кинулась его спасать. Ай, мамочки, она же тяжёлая, как гиппопотам, как она его только не расплющила! А эти руки?! Они созданы для того, чтобы убивать!

Да-да, «двое на одного», «лежачего не бьют», а что делать?

Связав женщине руки её же удавкой, которыми оказались чьи-то старые панталоны, мы пошли в знакомом направлении. В полицейский участок. В этот раз нас даже не оборжали, так как наша Прекрасная душительница (как мы переименовали её с Озом) в силу своего скудоумия и возможного психического расстройства не отрицала вины.

Однако, несмотря на благополучный исход проблемы, гнев влиятельных отцов нас всё ещё страшил, поэтому в награду мы попросили одного. Чтобы общественности не стали известны наши настоящие имена.

Глава 9. Умереть от любви

«Сенсация! Сенсация! Бэтмен и Робин поймали Бесстыдного душителя!»

Крики мальчишек-газетчиков

Несмотря на то что я первым делом приняла дома ванну, запах трущоб не давал покоя даже во сне. Я видела знакомые места, свой настоящий дом, но везде ощущалась еле уловимая вонь. Различала как отдельные запахи, так и непередаваемые созвездия ист-эндовских «ароматов». К счастью, сознание недолго надо мной издевалось, и с каждым новым сном напоминаний о ночном приключении становилось всё меньше.

Я в нашей гостиной. Всё как обычно. На журнальном столике лежат томики с дамскими детективами, которые мама так любит. В люстре перегорели две лампочки и, по-хорошему, следовало бы попросить у соседей стремянку, чтобы наладить освещение, да что толку суетиться во сне? Интересно, мама уже поменяла лампочки или сидит в темноте и ждёт меня?

Слышу с кухни звуки телевизора и направляюсь туда. Хоть бы одним глазком увидеть маму…

Этот сон сминается, и меня выкидывает в другой.

И почему я в своё время не овладела техникой осознанного сновидения? Лень или мне просто нравилось укурище, которое я вижу каждую ночь?

Ну вот, я всё-таки на кухне. Несколько тягучих секунд уходит на то, чтобы понять, что она чужая.

Женькина кухня.

Мы часто с ним пили здесь чай, а иногда после ночёвок я готовила нехитрый завтрак из яичницы и сосисок для Женькиного папы, который приходил с ночной смены.

Тот день, когда я была здесь в последний раз.

Тесное пространство едва вмещает меня и ещё пару женщин, чьи имена я давно забыла. Они ходят туда-сюда, болтают, перескакивая с темы на тему.

Меня бесит, когда они говорят о Женьке, и почему-то успокаивает, когда разговор скатывается к бытовым вопросам и обсуждениям курса валют.

У меня руки в крошках от яиц и картошки, потому что так же, как в тот раз, я режу салат. А какой у меня красивый маникюр. На выпускной сделала. Бордовый, глянцевый, непривычной для меня прямоугольной формы. И всё в белых и жёлтых крошках от продуктов.

Я стараюсь сдерживаться, но слёзы одна за другой капают на доску и на порезанный салат. Благо совсем не красилась в тот день, а то салат получился бы в чёрную крапинку.

– Детонька, ты картошку посолила? – спрашивает пожилая женщина, вытаскивая из духовки пироги.

Я киваю, хотя знаю, что она стоит спиной ко мне.

Посолила. Ещё как посолила.

Я проснулась, едва ощутив наяву давно забытую горечь в глазах. Вытерла слёзы рукой и судорожно всхлипнула. Понравилось. Но я стиснула зубы и села на кровати, чтобы прогнать остатки кошмара. Нельзя плакать, я же обещала, что больше никогда не буду. Стоит ведь только начать, и я втянусь. Плач как пирожное: сначала хочется ещё, а потом тошнит. И мне эта