и продолжал висеть в шкафу. Мало того, к нему присоединились ещё несколько комплектов классической и очень качественной одежды, но в настоящих условиях надевать её было жалко. Глина попросту убьёт её, а достать что-то подобное новым — не так просто, даже практически невозможно.

Уже в который раз за последние месяцы я осмотрел чехлы, тяжело вздохнул, закрыл шкаф и вышел из дома. На площадке перед выходом переобулся, выбрался на улицу и, прыгая по доскам и кирпичам, отправился в администрацию. Чего зря время тратить, всё равно не спится, так хоть делом займусь.

За решением всевозможных бытовых вопросов вечер наступил незаметно. А так как половина управляющего состава продолжала фестиваль в честь рождения моего сына, всё их дела перекочевали на мою голову. Зато отвлёкся — уже плюс, да и рации наконец-то зарядил.

— Екатеринбург Тюмени, приём, — вызвал я своих по дальней связи и прежде чем получить ответ, повторил эту фразу раз восемь, даже волноваться начал.

— Тюмень на связи, приём, — всё же ответили на том конце.

— Как дела, Тюмень? Савельев далеко?

— Гостей встречает — ваши войска только что прибыли, — ответил связной. — В остальном всё нормально.

— Как только Антон Валерьевич явится, пусть свяжется со мной.

— Хорошо, передам, а с кем это: со мной?

— Глеб Николаевич Ларычев.

— Ух ёпт… Простите, Ваша светлость, не признал.

— Ничего страшного, конец связи.

Я положил рацию на стол и откинулся на спинку кресла. Совсем немного гормона в кровь и перед носом опустились графин со скотчем и толстый стакан. Совсем немного алкоголя не повредит, а ослабить мозговую активность иногда полезно. Помогает упорядочить мысли.

Ладно, войско прибыло, на Тюмень никто не напал — уже хорошо. С завтрашнего утра люди начнут прочёсывать пустоши, так что первые данные следует ожидать не раньше, чем через три-четыре дня — это в лучшем случае, конечно. Надеюсь, сегодня ночью меня не разбудят сообщением, что мы потеряли Тюмень.

Эх, мне бы сейчас туда, ближе к событиям, да, боюсь, молодая мама не оценит такого поступка. А уж насколько страшен гнев Вики, лучше не знать. Убить, разумеется, не убьёт, но ведь плешь проест постоянным напоминанием о том, как я бросил её одну с младенцем на пороге роддома.

Я залпом опрокинул себе в рот остатки алкоголя, что плескались на дне стакана, поднялся с кресла и отправился в лазарет. Ведь с того самого момента, как Вику забрали рожать, мы больше не виделись. Те мимолётные свиданки не в счёт.

За первым кольцом стены всё располагается в шаговой доступности, так что топать недолго. Самая мощная у нас — вторая. Третья собиралась больше для вида, хотя поднята выше всех предыдущих. На следующий год будем и её укреплять: выстроим вторую рядом, а середину заполним жидкой глиной с мелкой фракцией битого кирпича. Лишним точно не станет, а в грядущих реалиях мы таким образом создадим неприступную крепость.

В принципе, в первом малом кольце обороны надобности больше нет, но мы всё же оставили его. В первую очередь как напоминание того, с чего начинался наш путь, ну и традиция сжать преступников на цепь так же никуда не ушла.

Сейчас к стене были прикованы всего три человека. Двое за пьянку и дебош, а вот третьего ожидало нечто более серьёзное. Его обвинили в изнасиловании, а такой прецедент у нас образовался впервые. Поэтому здесь ещё нужно подумать, каким образом придётся наказывать морального урода.

И ведь ладно бы действительно всё плохо с женщинами было, нет же, всё с точностью до наоборот, даже бордель имеется. Да и слабого пола у нас, судя по переписи, даже немногим больше мужиков. Так что поступок не совсем мне понятен. На допросе преступник всё о любви твердил, но как-то очень уж странно он решил её проявить. Видимо, ещё разбираться придётся, очень уж мутная история.

— Добрый вечер, Глеб Николаевич, — меня встретила молоденькая санитарка.

Она вошла в новый очередной поток на обучение медицинскому делу у Щербакова. Первый успешно выпустился и был распределён между посёлками. Само собой, за год хирургами не становятся, но особо одарённых он оставил для дальнейшего повышения квалификации.

— Как она? — кивнул я в сторону лестницы.

— Хорошо, — ответила девушка. — Завтра-послезавтра будем домой отпускать.

— К ней можно? — на всякий случай уточнил я.

— Да, конечно, — улыбнулась та. — Только обувь смените, пожалуйста.

— А, да, точно, — натянул я ответную улыбку и вышел в тамбур, чтобы оставить грязные ботинки и обуть ноги в тапочки.

Уже через минуту я осторожно приоткрыл дверь в палату к жене и застал её за кормлением. Вика улыбнулась, увидев меня, и кивком пригласила войти.

— Какой он крохотный, — шёпотом произнёс я, посмотрев на маленький комок жизни, укутанный в пелёнки.

Тот никак на меня не отреагировал, занятый мамкиной сиськой, по которой я уже, к слову, очень сильно соскучился.

— Крохотный, зато голосистый, — усмехнулась Вика. — А ты чего такой мрачный или не рад сыну?

— Да ты что, конечно рад! — открыто улыбнулся я. — На границах вот опять неспокойно.

— Так отправь Цинкина, пусть разберётся, — дёрнула плечом та. — Ты кроватку заказал, или опять в делах по самые уши?

— Извини, совсем из головы выскочило.

— Да я и не сомневалась в тебе. Ладно, не суетись, не нужно уже, я сама всё сделала. Тут, кстати, пьяная компания заходила, — тихонько посмеялась Вика. — Косте кто-то глаз подбил, а Митяй кроме «эт самое» так больше ничего выговорить и не смог.

Мы немного посмеялись над друзьями, поговорили ни о чём, пока Вика не закончила с кормлением.

— Возьми, положи его в люльку, — попросила она, и я моментально опешил.

Но она у меня девочка умная, быстро поняла, в чём подвох, и принялась помогать и подсказывать.

— Да не бойся ты, не сломаешь, — улыбнулась она и сама вложила ребёнка мне в руки. — Вот здесь держи и под голову, у него шея ещё слабая. Ну вот, справился же, не страшно?

А малыш в этот момент открыл глаза и уставился на меня с таким серьёзным видом, что возникло желание тут же отчитаться перед ним о проделанной работе. Затем он зевнул, почавкал и надул неслабую лужу прямо мне в руки.

А я смотрел на него, не отводя глаз, и с каждым ударом сердца внутри зрела уверенность, что за него я порву даже две сотни тысяч Монголов. Да пусть хоть кто-нибудь попробует его обидеть!

— Кажется, он тебя признал, — засмеялась Вика. — Даже пометил, ха-ха. Давай его сюда, перепеленаю.

— Подожди ещё немного, — покачал я головой, а затем встрепенулся: — Или ему вредно так?

— Ну, не желательно, — пожала плечами та, — наверное. Так, давай-ка, рассказывай, что там у тебя приключилось. Я же вижу ты сам не свой.

И я не стал ничего сочинять, откладывать на потом. В общем, выложил всё как есть, без утайки и недосказанности. Жена слушала не перебивая, при этом довольно уверенно кутала малыша в пелёнки. Затем взяла его на руки, легонько покачивая, и подняла на меня глаза.

— Ты со всем разберёшься, я знаю, — серьёзным тоном произнесла она, а затем посмотрела мне прямо в глаза, но немного иначе, как-то более взросло. — Хочешь уехать в Тюмень?

— Пока не решил, — почему-то соврал я. — Посмотрим, что даст разведка.

— Не волнуйся, родной, я справлюсь, — добавила Вика. — Если считаешь нужным — езжай и убей их всех. Не хочу, чтобы он пережил то же, что и мы когда-то.

— Ты уверен? — переспросил я командующего дивизией.

— Абсолютно, Ваша Светлость, — отчеканил тот. — Вчера вернулся взвод с дальнего рубежа. Армия Монголов в трёх днях пути.

— Я имел в виду численность, — уточнил я.

— Да, совершенно точно, — кивнул тот. — Около тридцати тысяч. Но нет уверенности, что они все