Последняя воля

В 80-е годы мой дядя Боря получил неожиданно письмо из-за океана. Дочь Марьяски сообщала, что мать умерла в преклонном возрасте в доме для престарелых.

Перед смертью мамина тетка собрала всех детей и внуков и объявила свою последнюю волю:

– Езжайте в Россию и разыщите русских родственников.

Запуганный советской жизнью дядя Боря утаил письмо и не ответил. Последняя воля осталась неисполненной.

Родственник

В России все известные мне Брускины были моими родственниками.

Однажды в Нью-Йорке позвонил человек по фамилии Bruskin. Он сказал, что хочет встретиться, чтобы восстановить общее генеа-логическое древо. Мы договорились вместе отобедать.

Родственником оказался бывший актер, очень симпатичный пожилой человек с живым лицом, мгновенно напомнивший мне дедушек и дядей.

Мы по-родственному тепло провели время. Оказалось, что его предки из тех же мест, что и мои, – со стороны отца, занимались до революции тем же делом, а именно – лесом.

Под конец выпивший пару рюмок родственник поведал, что вообще-то настоящая его фамилия Блюмкин.

Когда он в 30-е годы начинал артистическую карьеру на Бродвее, ему сказали, что с этой типично еврейской фамилией он не добьется успеха, и посоветовали изменить ее на какую-нибудь английскую, например Ruskin.

«Родственнику» захотелось, чтобы новое имя начиналось с привычной буквы «В».

Таким образом он стал называться Bruskin.

Козел вонючий

Летом 1997 года я задумал фарфоровый проект «Всюду жизнь».

В связи с этим направился в Петербург налаживать контакты с Ленинградским фарфоровым заводом имени Ломоносова.

Одновременно в городе Пушкине под Петербургом проводился фестиваль искусства «Кукарт», куда я был приглашен вместе с джазовым музыкантом, моим другом Володей Тарасовым осуществить перформанс «Остров – часть суши, окруженная водой».

Приехав в Петербург и обменяв «зеленые», мы с женой в хорошем настроении отправились на фестиваль, прихватив сумку с реквизитом.

Вначале предстояло ехать на метро.

Отстояв очередь и держа в одной руке тяжелую сумку, другой я вынул русские деньги и протянул кассирше.

– Сволочь, – вдруг услышал я, – скотина, козел.

Оторопев, через мгновение я сообразил, что голос доносится из окошка кассы. Оттуда на меня взирала серьезная немолодая женщина со строгим лицом.

Решив, что от длительного перелета через океан у меня начались слуховые галлюцинации, я сказал:

– Простите, я вас не расслышал.

– Сволочь, – чеканя слог, внятно произнесла кассирша. – Скотина, козел вонючий, паразит, – добавила она.

Изумившись и теряясь в догадках, я спросил:

– Извините, почему вы мне все это говорите?

– Деньги надо подавать в развернутом виде, – назидательно пояснил голос из кассы.

Деньги я действительно не сумел развернуть.

Яйцо

Жена художника Толи Белкина пошла в магазин за яйцами.

В отделе никого не было. Она громко спросила:

– Кто отпускает яйца?

Появилась продавщица и сказала:

– Я отпускаю. Но не яйца, а яйцо.

Алла Белкина спросила:

– Какая разница?

Продавщица ответила:

– Пора бы вам знать, что в нашем русском языке это слово не склоняется и не имеет множественного числа.

– Хорошо, отпустите мне десять яйцо, – попросила Алла.

Продавщица на нее посмотрела и, минуту подумав, сказала:

– Женщина, отойдите.

Авторитетное мнение из Москвы

Однажды я приехал в Париж через два дня после закрытия выставки Ильи Кабакова в Центре Помпиду.

Сожалея, что опоздал, я спросил одного моего приятеля, русского художника, живущего в городе, как ему понравилась выставка.

– Знаешь, – сказал он, – мне лично понравилось. Я даже не ожидал. Но мнения есть разные.

– Какие? – спросил я.

– Здесь приезжала одна авторитетная дама из Москвы. Критик. К ней очень прислушиваются. Так вот у нее совсем другое мнение.

– Какое? – поинтересовался я.

– Посмотрела и сказала: «Бездарно», – с удовлетворением заключил приятель.

Знакомый вопрос

В 1998 году немецкое правительство пригласило меня осуществить художественный проект для обновленного Рейхстага.

После многих месяцев работы, произведение было завершено.

В Нью-Йорке меня попросили сделать сообщение об этом проекте. Присутствующая в зале русская женщина задала знакомый из прежней жизни вопрос:

– В Москве так много замечательных художников (она назвала фамилии). Вам бы не хотелось видеть на своем месте кого-нибудь другого?

Сфокусировав зрение

Олег Васильев, живя в Нью-Йорке, написал изумительные работы. Сфокусировав зрение, память, отобрал самое важное.

Получился ясный и чистый образ страны, где художник провел большую часть жизни.

Пьер Левэй, увидев у меня дома один из лучших пейзажей Васильева, сказал:

– Я никогда не был в России, но именно так ее всегда себе представлял.

А я все равно скажу

Однажды Васильевы были у нас в гостях.

За столом Кира, как мама, все время одергивала Олега:

– Это не ешь. Хватит пить.

Олег все и ел, и пил.

Кира не унималась:

– Не рассказывай. Это никому не интересно.

– А я все равно скажу, – упрямился Олег.

После чего порезал палец, встав, споткнулся и чуть не упал. Вернувшись за стол, сел мимо стула.

Кира, как всегда, была права.

Однажды в душный летний вечер

Эрнст Неизвестный, бывало, рассказывал:

– Однажды в душный летний вечер раздается звонок в дверь. Открываю. Андрей Вознесенский. Андрей с порога спрашивает:

– Эрнст, когда ты вернешься?

У Эрнста имелись в запасе варианты:

«Однажды в холодный зимний вечер…»

«Однажды в тоскливый осенний вечер…»

«Однажды в весенний теплый вечер…»

«Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Булат Окуджава…»

Пакет

Я уезжал в Россию.

Олег Васильев попросил передать пакет с каталогом поэту Всеволоду Некрасову.

Я всегда любил его стихи. Проза поэта вызывала, напротив, легкое недоумение. Читая ее, с облегчением думал, что мы не знакомы: автор сводил счеты со всеми, кого знал.

Приехав в Москву, я сразу же позвонил и сообщил, что у меня для него есть пакет и что перезвоню, как только узнаю свое расписание.

Я перезвонил через пару дней. Некрасов высказал сердитые претензии, почему я этого не сделал раньше.

Представив живо, какое прозвище могу получить вслед за «Кабаковиной» и «Приготиной» в новой Севиной прозе, я предпочел воздержаться от знакомства и передал каталог через общих друзей.

Два замечательных художника

В Москве жили Шварцман и Кабаков.

Два замечательных художника были идеологическими противниками.

Шварцман говорил про Кабакова:

– Искусство, которое можно рассказать по телефону, – не искусство.

Кабаков говорил про Шварцмана:

– Ангела нельзя схватить за жопу.