Шрифт:
Закладка:
Мысленно вами
Как в кино
Помню, кричу в плену пеленок. Не могу пошевелиться…
Помню наши детские кровати вдоль стен. Ночной горшок посередине…
Помню милую мою, добрую бабушку Любу. С заклеенным бумагой стеклом в очках. Читающую «Джейн Эйр» при свете настольной лампы…
Помню огромные сосны на даче в Удельной. Бешеную собаку. Ландыши у забора. И пронзительный крик «Марик утонул!»…
Помню высокую температуру… Ужас неведомой планеты…
Помню холод раскаленного огня, завернутого в мокрую газету. И мамин голос: «Потерпи еще»…
Помню уточку с изюмом вместо глаз. Плывет себе на полке…
Помню лошадиный череп, обглоданный людоедом, на страшной тропинке в лесу…
Помню, как Синяя рука осторожно шевелит угол оконной занавески…
Помню взгляд блестящих бусинок. В кромешной тьме дупла…
Помню волчьи ягоды. Страх превратиться в волка…
Помню грозу на даче. Отверстие в стекле. Шар огненный плывет, меня не замечая…
Помню старого знакомого. Полускелет-получеловек. Выглядывает из трещин кафеля в уборной…
Помню себя с родителями в ложе «Колизея». Забыв на свете все, смотрю трофейного «Багдадского вора»…
Помню, конечно, чудную елку с пятиконечной звездой из мишуры на макушке. Мерцают в ветках дирижабли. Челюскинцы качаются на ватной льдине…
Помню усилие, чтоб удержаться в воздухе. И не упасть на землю…
Помню молодого Йоську с гвардейским значком на гимнастерке…
Помню дяденьку без ног. Катится на дощечке с колесиками…
Помню первый «чнег» за окном. Деревянную саблю, покрашенную серебряной краской…
Помню перламутровые цветы и бабочку на дедушкином портсигаре…
Помню, блестят монетки на мокром полу в гастрономе. В руке кулек. А в нем – «Кавказские». Сто грамм – семь штук…
Помню няню. Ее отца-истопника. Живут в котельной под землей. Мне жалко их и завидно одновременно…
Помню, вот я лечу на самокате. Под горку. Не могу остановиться…
Помню тайник под грудой чистого белья. В нем папин кортик…
Помню стеклянные глаза лисы на воротнике пальто в прихожей. И бисерный пейзаж…
Помню шинель на вешалке. Я невидимкой спрятался внутри. Меня все ищут…
Помню волшебные карточки, раскрашенные анилиновыми красками, на крышке Нюркиного чемодана…
Помню гнев и слезы. Хочу сказать и не могу. Я нем…
Помню Бога в ночном небе над городом в кресте прожекторов…
Помню сумерки. Следы шпиона на снегу…
Помню скверную погоду. Табличку «Люди». Солдаты в кузове трехтонки…
Помню загадочную Сидрую козу. Ложку английской соли. Клад под стеклом. «Граф Монте-Кристо» перед сном. В награду…
Помню цокот по булыжной мостовой. Подводу с бочками. А в них – капуста-огурцы…
Помню темное утро. Сугробы. И в тишине лопата дворника скребет тротуар…
Помню мой день рождения. Я вроде сплю. И чувствую таинственный подарок под по-душкой…
Помню запах корицы сквозь сон. Праздничную еду на гранитном подоконнике. И я от хрена плачу…
Помню, как убегали мы с сестрой из дома на трамвае, решив, что неродные дети…
Помню, думал: «Вот, как умру! Родители и пожалеют!..»
Помню, как отворачивался к стене, когда сестра или мама мыли меня в ванне…
Помню, какими уродами казались голые дядьки в бане…
Помню, как сестра пряталась от меня во дворе с подружкой Наташкой. Предательница!..
Помню: «Ты только не обижайся, но твой брат на еврея очень похож»…
Помню первую затяжку у ограды парка. И плавленый сырок…
Помню пионерский лагерь. Родители коварно бросили меня. Я меньше всех, слабее всех. Мальчишки писают в мою кровать. Подлец Миронов караулит, не дает прохода…
Помню баяниста. Играет «Маленький цветок» и курит. Танцы. В костюме зайчика я взрослой девочке по грудь…
Помню родительский день. Поляну. Узелок с едой…
Помню в окне круглые здания газового завода, изрыгающие адское пламя в небо. Бешено вертящийся пропеллер на вышке шараги ЦАГИ…
Помню прогорклый запах в парке. И призрака в противогазе… Помню, как звали марки в дальние края…
Помню зимой, на морозе, вкус серого хлеба, помазанного сливочным маслом и густо посыпанного сахаром…
Помню: «Кремлевские звезды над нами горят…» Дальше не помню…
Помню, во втором классе никак не мог решить, в какую девочку влюбиться…
Помню, как со страху первым ударил Измаила промеж глаз, и он упал в нокауте…
Помню портрет в траурной рамке в журнале «Пионер». Еще что помню?
Помню,
как
искрометно
промелькнула
мозаика
всей
моей
детской
жизни,
когда
я
падал
в
обморок
в
кабинете
у
врача
во
время
рентгена.
Я
еще
успел
подумать:
«Как
в
кино».
Двинск.
Виноградная улица.
Та, что идет
от вокзала к центру.
Все дома трехэтажные.
И все твои.
Моя прапрабабушка Голда.
Властная.
Сразу видно – домовладелица.
Одному сыну подарила фабрику.
Другому – фабрику.
Старших дочерей отдала за богатых.
Только мою прабабушку —
за почти что цадика.
Умного или глупого?
С виду не поймешь.
Упрямого.
Это точно.
Сидит в саду целый день.
Ничего не делает?
Дает советы всем вокруг.
А прабабушка?
Рожай,
да расти,
да стирай,
да убирай,
да готовь…
И швец, и жнец, и на дуде игрец.
Картуз.
Нестриженая борода.
Завитки в «углах лица твоего».
Ты не хочешь даже взглянуть на меня.
Знаю, знаю.
Я не повязываю каждый день
черные кожаные блестящие ремешки.
Не выкладываю на левой кисти руки
старательным веером букву «Шин».
Не завязываю на затылке «Далет».
Не пишу на предплечье крошечную «Йот».
Дорогой прадедушка Борух,
я не виноват.
Меня никто не научил.
Боже мой!
А это где?
Баден-Баден?
Давос?
Кисловодск?
Да вы все из Чехова.
Тебя, тетенька с ридикюлем,
сыграла какая-нибудь Блюменталь-Тамарина в Малом.
Что за голос?
Скрипит как старая телега.
А ребенок-то.
Дебил женского рода в чепце.
Гимназист строит рожи.
Близнецы в соломенных шляпках
с матерчатыми цветами.
Строгая классная дама.
Мужчины с тросточками
и в котелках.
Даже мальчик в матроске
на плечах у папы.
И еще. И еще.
Среди них…
Ну, все люди как люди.
И вот тебе на!
Почему?
Зачем?
Каким ветром?
Ты же из другой пьесы.
Стоишь среди них
с всклокоченной бородой,
спрятав пейсы за уши.
В хасидской шляпе.
Я-то тебя узнал.
Ты мой прадедушка Исроэл.
Впрочем,
знаю, почему ты здесь.
Нездоров.
Богатые сыновья позаботились.
Дали денег подлечиться.
Ты – прабабушка Хайсора.
Это все, что известно о тебе.
Я на вас раз сто смотрел.
54 человека.
На фоне кирпичной стены.
