Шрифт:
Закладка:
Врангель остановился во дворе губернаторского дома, в подвале которого его конвойцы обнаружили десятки расстрелянных людей, у кого-то были отрублены пальцы, у кого-то выколоты глаза. У Ваала были хорошие ученики – жертва не должна просто умереть, она должна сначала помучиться.
Выходя из подвала, барон вдруг вспомнил монастырь, свистящие пули, безмолвных и спокойно шедших под огнем монахинь, благословение древней иконой. И именно тогда он особенно ясно увидел в своей борьбе крестный путь, который должен пройти до конца.
Бои продолжались, красные, порой упорно защищаясь, отходили, оставляя после себя изуродованные трупы пленных и заложников. Врангель многое повидал на кровавых полях Первой мировой войны, но такая бессмысленная жестокость коробила его.
Страшный хозяин стоял за большевиками и русским народом, который пошел за ними. Казаки также не отличались милосердием к пленным. И он не мог их судить за это, ведь почти все казаки потеряли близких, большинство из которых было не просто убито, а замучено.
…Казаки Врангеля взяли Кизляр. Барон на автомобиле проезжал через станицы под благовест церковных колоколов. Красивые казачки, спешившие к станичному правлению, невольно приковывали к себе его взгляд. На окраине одной из станиц автомобиль сильно затарахтел и встал.
– Завязли, Ваше превосходительство, – повернувшись к генералу, произнес шофер.
– Ничего, – засмеялся он, – теперь хоть ноги разомнем немного, я никак не могу привыкнуть к этой вечно тарахтящей технике.
Врангель вышел из машины и обратился к идущим мимо казачатам. Они привлекли его внимание своим серьезным видом и винтовками, которые почти волочились за ребятами по земле, отчего они казались еще меньше.
– Куда идете, хлопцы?
Фигура представительного и высокого генерала совсем не испугала казачат, напротив, даже вызвала любопытство. Они остановились и стали с интересом разглядывать барона.
– Большевиков идем бить, – серьезно и даже как-то сурово ответил один из хлопцев, которому на вид было лет двенадцать. Бешмет и огромная мохнатая папаха, спадавшая ему на глаза, делали казачонка не столько грозным, сколько смешным. Он указал рукой на окраину станицы и неторопливо произнес: – Тут их много по камышам попряталось, як их армия бежала. Я вчерась семерых убил.
– Готово, Ваше превосходительство, – услышал Врангель за своей спиной голос водителя.
После этого случая барон долго не мог заснуть. Образ двенадцатилетнего казачонка, идущего убивать, никак не шел из его головы.
В пламене Гражданской войны Россия сходила с ума, и многие были уже не способны убить зверя в своем сердце. Вырвавшиеся на свободу демоны не желали возвращаться в преисподнюю, устраивая страшный шабаш на руинах сожженных церквей, разгромленных усадьб, в пропитанных запахом крови и пота мрачных подвалах ЧК и неизменно там, где появлялись краса и гордость революции – матросы-балтийцы. Многие же из тех, кому посчастливилось вырваться из кровавых лап большевистских палачей, потом беспощадно мстили им, сжигая свои души в испепеляющем огне ненависти. Но судить их может только тот, кто сам пережил ужас красного террора…
В Кизляре Врангель почувствовал себя плохо, высокая температура и головная боль мучили его. Вокруг свирепствовал сыпной тиф, косивший и красных, и белых. Им и заразился барон. Пришлось ехать в Кисловодск, где для генерала была отведена дача.
…Он не чувствовал морозного воздуха, жар душил его, в груди, казалось, ярким огнем горит раскаленная печь.
– Приехали, – сказал водитель и приготовился помочь барону выйти из машины.
– Не надо, – услышал в ответ.
Врангель собрал последние силы, с трудом поднялся на второй этаж и буквально рухнул на кровать. Дальше… Дальше Петр Николаевич почти ничего не помнил, только страшный огонь в груди. Иногда в полусне он открывал глаза. Мерзкая рожа с красной звездой на лбу, пустыми глазницами и открытой раскаленной докрасна пастью стояла рядом. С трудом барон осенял себя крестным знамением, и все исчезало… Скрежеща зубами, Ваал уходил. На время. Он ждал. Теперь он не выпустит генерала из своих лап! И никто ему уже не помешает. Ваала не пугали приехавшие лечить Врангеля профессор Ушинский и известный бактериолог профессор Юрьевич, ибо он знал, что человеческие усилия в данном случае бессмысленны – барон должен умереть. Его цель – вырвать Врангеля у Белой армии, у христианской России в момент напряженнейшей борьбы – была близка к осуществлению. Знал Ваал и то, что навряд ли получит власть над душой генерала. Но вырвать ее у России – это уже неплохо!
Вскоре к Петру Николаевичу приехала жена. К тому времени Врангелю стало совсем плохо. Порой он не узнавал супругу. Смерть готова уже была накрыть его своим страшным покрывалом. Все потеряли надежду на выздоровление генерала, все, кроме одного человека. Баронесса Ольга Николаевна Врангель не предалась отчаянию. По ее настоянию в дом доставили чудотворную икону Божией Матери. К умирающему супругу был приглашен священник. Помогая ему снять пальто, Ольга Николаевна с волнением произнесла:
– Знаете, он не может исповедоваться – он без сознания.
– Ничего, ничего, – улыбнувшись, ответил батюшка и прошел в комнату, где лежал барон.
Вышел он оттуда минут через сорок совершенно взволнованный, но с каким-то торжественным видом, обвел взглядом присутствующих и с расстановкой, обращаясь как бы в никуда, произнес:
– Раб Божий Петр исповедовался и причастился Святых Христовых Таин.
Напившись чаю и успокоившись, батюшка рассказал, как внезапно лежавший в забытьи барон открыл глаза и в полном сознании исповедовался и причастился. И только после этого его голова снова бессильно упала на подушку.
– Признаюсь, в моей долгой священнической жизни такой удивительный случай произошел впервые, – сказал священник провожавшей его Ольге Николаевне.
Господь спас воина Петра, ибо его миссия на земле еще не была закончена.
Вскоре Врангель стал приходить в себя и поправляться. Кубань и Терек с волнением следили за выздоровлением их освободителя. Ему присылали вино и фрукты. Целый ряд кубанских и терских станиц избрали его своим почетным казаком. Генерал Деникин, зная, что лечение стесненного в средствах Врангеля стоило больших денег, приказал казне полностью оплатить его.
Болезнь стала серьезным испытанием для барона. Оказавшись на грани жизни и смерти, он многое переосмыслил. В постигшем его недуге генерал увидел кару Божию за непомерное, как он сам считал, честолюбие. После выздоровления