Шрифт:
Закладка:
…Врангель стоял на батарее и смотрел в бинокль. Вокруг свистели пули, долетая до казачьих батарей.
День был ясный, поэтому цепь противника, которая залегла вдоль огромного оврага, тянувшегося на полторы тысячи шагов перед фронтом, хорошо была видна. Невысокий и кряжистый, всегда спокойный командир Запорожского полка полковник Топорков не спеша докладывал об обстановке. Вдруг раздался крик: «Конница!» Лава[30] запорожцев неслась на батарею, а за ней из оврага поднималась густая лава большевистской конницы.
Запорожцы скакали, преследуемые конницей противника. Врангелю стало ясно: на плечах казаков красные ворвутся на батарею. Топорков уже был в седле и готовился остановить отступавших запорожцев. Барон пытался сделать то же самое, но тщетно – объятые паникой запорожцы бежали. Красные уже окружили Топоркова, не подозревая о том, что полковник мастерски владеет шашкой – несколько большевистских кавалеристов упали.
Врангель обернулся – в сотне метров от батареи стоял его автомобиль. Барон побежал к машине и вдруг с ужасом увидел, что она, работая на холостом ходу, стоит, врезавшись передними колесами в пахоть, а далеко впереди мелькают черные точки – это были шофер и его помощник. Барон побежал по кукурузному полю, правей и левей его скакали врассыпную казаки и бежали артиллеристы.
– Ваше превосходительство, возьмите мою лошадь. – Врангель услышал голос артиллерийского офицера. Не останавливаясь, барон ответил отказом, но офицер настаивал.
– Лошади вашей я все равно не возьму, скачите в хутора, ведите сюда казаков и черкесов, а также мой конвой и моих лошадей…
Офицер ускакал. Барон продолжал бежать. Оглянувшись, он увидел трех всадников, уже догонявших его.
«Всего трое», – мелькнула в голове мысль. Врангель остановился, быстро и спокойно стал расстегивать кобуру и тут, к своему ужасу, увидел, что кобура пуста… Барон вспомнил, что накануне он подарил свой револьвер начальнику черкесского отряда в обмен на поднесенный им кинжал… Шашки не было, Врангель был безоружен. Но тут кавалеристы отвлеклись на какого-то солдата, раздался выстрел, один из большевистских всадников упал, солдат тут же был зарублен. Но барон выиграл несколько секунд. Он увидел правее себя мчавшуюся во весь опор лазаретную линейку. В ней сидели две сестры милосердия и лежал раненый офицер-артиллерист. Собрав последние силы, Врангель бросился бежать за линейкой, догнал и на ходу вскочил в нее. Красные всадники стали отставать.
Вскоре барон добрался до расположения своих и повел казаков в контратаку.
…Врангель остановил взмыленного коня. Вокруг вдруг стало тихо, и какое-то знакомое чувство проникло в душу. Он посмотрел на небо – яркое и голубое, без единого облака. Барону показалось, что он стоит один посреди огромной степи, рядом лежали раздетые трупы белых офицеров и солдат, чуть поодаль бродили лошади… как тогда под Каушеном. «Только тогда трупы были одетые», – вдруг подумалось Врангелю. Он стал осознавать, что этого просто не может быть. Он не должен сейчас вот так сидеть на коне посреди поля, дышать еще теплым октябрьским воздухом. Он должен быть мертв, просто мертв, и никак иначе. Он должен лежать изрубленным и изуродованным на пожелтевшей вытоптанной траве, как эти офицеры и солдаты.
И вдруг барон вспомнил вчерашнее богослужение в станичном соборе. Был храмовый праздник, в церкви не протолкнуться, так станичники не молились уже давно. Они благодарили Бога за избавление от красной нечисти, многие плакали: кто от радости, а кто и от горя – большевики перед уходом расстреляли несколько стариков, – почти у всех в руках были свечи. Но из всей службы Врангель особенно запомнил освещенный мерцающим пламенем лампадки лик Спасителя на древней иконе. Он стоял как раз перед образом Христа и всю службу не отрывал от него глаз – с иконы смотрела вечность, и так не хотелось возвращаться в ужас братоубийственной смуты. Барон еще раз оглянулся на павших солдат и офицеров, снял фуражку и перекрестился:
– Упокой, Господи, души усопших рабов Твоих.
Война продолжалась. Врангелю сопутствовал успех, но один из боевых эпизодов ему особенно запомнился. Дело было под Ставрополем в последних числах октября восемнадцатого года. Незадолго до этого город был оставлен белыми, и теперь его занимала знаменитая Таманская дивизия. Красные держались упорно, ведь уютный город – последнее их убежище, за которым лежала безлюдная прикаспийская степь, где зимой красноармейцев ожидала верная смерть.
…Ледяной северный ветер, местами переходивший в ураган, прорывался сквозь мглу ночного тумана и буквально обжигал лицо. Контуры крестов были едва видны на горизонте. Врангелю они напомнили каре русской пехоты, а туман и ветер – степные орды. Впрочем, созерцать природу времени не было. Вокруг все чаще свистели пули, за спиной слышался стон раненых казаков, несколько лошадей упало. Большевики крепко засели в обители. И тогда барон выхватил шашку и лично повел казаков в атаку. Противник бежал, разгоряченные боем казаки не чувствовали усталости, они спешились и вслед за Врангелем прошли за околицу. Тут же ворота монастыря со скрипом отворились, и из них вышли батюшка и несколько монахинь. Пули продолжали с неприятным жужжанием бить по стенам обители. Рядом с жутким хрипом упала раненая лошадь. Повсюду витала смерть, ища новые жертвы. Но вышедшие из монастыря люди, казалось, не осознавали этого. Впереди них шел иеромонах с крестом в руке, кропя святой водой казаков. Они снимали папахи, крестились, кто-то вставал на колени. Инокини тут же перевязывали раненых, поили их чаем, раздавали им хлеб. Вскоре из монастырских ворот вышла игуменья с большой иконой старинного письма, в этот момент огонь со стороны красных усилился. Игуменья спокойно и неторопливо подошла к барону и благословила его образом Божией Матери. В душе Врангеля воцарился покой. Он вдруг услышал, что выстрелы начинают стихать – красные стали отступать. Казаки, осеняя себя крестным знаменем, входили в стены святой обители. Внутри нее стояла полная тишина, как будто это был другой мир, который не хотелось покидать. Но война продолжалась.
В тот же день Ставрополь был освобожден. Врангель встречал рассвет на его