V. СТРАНСТВИЯ ШИЛЛЕРА] АХРЕ: 1759–87 ГГ

Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер родился 10 ноября 1759 года в Марбахе в Вюртемберге. Его мать была дочерью хозяина гостиницы «Лев». Отец был хирургом — впоследствии капитаном — в армии герцога Карла Ойгена; он перемещался со своим полком, но его жена в основном жила в Лорхе или Людвигсбурге. В этих городах Фридрих получил образование. Родители собирались отдать его в министерство, но герцог убедил их отправить его в возрасте четырнадцати лет в Карлсшуле в Людвигсбурге (позже в Штутгарте), где сыновей офицеров готовили к юриспруденции, медицине или военной карьере. Дисциплина была строго военной, а учеба — некомфортной для почти по-женски чувствительного мальчика. В ответ на это Шиллер впитал в себя все бунтарские идеи, которые смог найти, и вылил их (1779–80) в «Разбойников», драму, которая превзошла «Гетца фон Берлихингена» как выражение бури и натиска.

В 1780 году Шиллер окончил медицинский факультет и стал хирургом полка в Штутгарте. Его жалованье было небольшим; он жил в одной комнате с лейтенантом Капфом; они сами готовили себе еду, в основном из колбасы, картофеля и салата, а по торжественным случаям — вино. Он изо всех сил старался быть мужчиной в солдатском понимании битвы, пива и борделей; он посещал проституток, которые посещали лагерь;67 Но у него не было вкуса к пошлости, ибо он идеализировал женщин как священные тайны, к которым следует подходить с трепетным благоговением. Его хозяйка, Луиза Вишер, была тридцатилетней вдовой, но когда она играла на клавесине, «мой дух покидал смертную глину».68 и он хотел бы «навсегда прильнуть к твоим губам… пить твое дыхание».69- новаторский способ самоубийства.

Он тщетно пытался найти издателя для «Разбойников»; потерпев неудачу, он сэкономил, занял и сам оплатил их печать (1781). Ее успех поразил даже двадцатидвухлетнего автора. Карлайл считал, что он ознаменовал «эру в мировой литературе».70 Но респектабельная Германия была шокирована, обнаружив, что пьеса не оставила незапятнанным почти ни один аспект современной цивилизации. В предисловии Шиллера отмечалось, что развязка показывает величие совести и злобу бунта.

Карл Моор, старший сын стареющего графа Максимилиана фон Моора, особенно любим своим отцом за идеализм и щедрость, и поэтому вызывает зависть и ненависть у своего брата Франца. Карл поступает в Лейпцигский университет и проникается бунтарскими настроениями, кипевшими в западноевропейской молодежи. Задолжав, он обличает бессердечных стяжателей, которые «проклинают саддукея, не приходящего регулярно в церковь, хотя их собственная набожность состоит в том, что они подсчитывают свои ростовщические доходы у самого алтаря».71 Он теряет всякую веру в существующий общественный порядок, вступает в разбойничью шайку, становится ее капитаном, обещает быть верным ей до смерти и утешает свою совесть, играя в Робин Гуда. Один из членов банды описывает его:

Он не совершает убийств, как мы, ради грабежа, а что касается денег… то они его, похоже, ничуть не волнуют; свою треть добычи, которая принадлежит ему по праву, он отдает сиротам или на содержание подающих надежды молодых людей в колледже. Но стоит ему попасть в лапы деревенскому сквайру, который перемалывает своих крестьян, как скот, или какому-нибудь негодяю с золотым шнурком, который извращает закон в своих целях… или любому другому парню такого же пошиба — тогда, мой мальчик, он в своей стихии и бушует, как настоящий дьявол».72

Карл обличает духовенство как подхалимов власти и тайных поклонников мамоны; «лучшие из них предали бы всю Троицу за десять сиклей».73

Тем временем Франц подготавливает ложное сообщение о том, что Карл мертв. Франц становится наследником поместья и предлагает брак Амелии, которая любит Карла живым или мертвым. Франц отравляет своего отца и успокаивает свои сомнения по поводу атеизма: «Еще не доказано, что над этой землей есть глаз, который следит за тем, что на ней происходит… Бога нет».74 Карл узнает о преступлениях брата, ведет свой отряд к отцовскому замку, осаждает Франца, который отчаянно молит Бога о помощи и, не получив ее, убивает себя. Амелия предлагает себя Карлу, если он оставит свою разбойничью жизнь; он жаждет этого, но его последователи напоминают ему о его обещании оставаться с ними до самой смерти. Он выполняет свое обещание и отворачивается от Амелии; она умоляет его убить ее; он ублажает ее; затем, договорившись, что награду за его поимку получит бедный рабочий, он отдает себя на волю закона и виселицы.

Все это, конечно, чепуха. Персонажи и события невероятны, стиль напыщен, речи невыносимы, представление о женщине романтически-идеально. Но это мощная чепуха. Почти в каждом из нас есть тайное сочувствие к тем, кто пренебрегает законом; мы тоже иногда чувствуем себя «зажатыми в рамки» тысячами законов и постановлений, которые связывают или муштруют нас; мы так привыкли к преимуществам закона, что воспринимаем их как должное; мы не испытываем естественного сочувствия к полиции, пока беззаконие не сделает нас своей жертвой. Поэтому напечатанная пьеса нашла горячих читателей и аплодисменты, а жалобы проповедников и законодателей на то, что Шиллер идеализирует преступление, не помешали рецензенту назвать Шиллера немецким Шекспиром,75 ни продюсеров от предложения поставить пьесу.

Барон Вольфганг Гериберт фон Дальберг предложил представить ее в Национальном театре в Мангейме, если Шиллер сделает более счастливый конец. Он так и сделал: Мавр женится на Амелии вместо того, чтобы убить ее. Не спросив разрешения у герцога Карла Евгения, своего военачальника, Шиллер выскользнул из Штутгарта, чтобы присутствовать на премьере 13 января 1782 года. Люди приехали из Вормса, Дармштадта, Франкфурта и других мест, чтобы посмотреть спектакль; Август Иффланд, один из лучших актеров того поколения, играл Карла; публика кричала и рыдала от восторга; ни одна немецкая драма не получала такой овации;76 Это была высшая точка в «Буре и натиске». После спектакля Шиллера чествовали актеры и обхаживал мангеймский издатель; ему было трудно вернуться в Штутгарт и вернуться к своей жизни в качестве полкового хирурга. В мае он снова сбежал в Мангейм, чтобы посмотреть еще одно представление «Разбойников» и обсудить с Дальбергом планы второй драмы. Вернувшись в свой полк, он получил упрек от герцога, и ему было запрещено больше писать пьесы.