оставалась одна, тишина казалась ей гнетущей. Ее мысли, несмотря на самые благие намерения, метались по окрестным городам, где недавно были совершены многочисленные грабежи, и предполагалось, что это дело рук бродяг, и хотя к ней никогда не приставал никто из этой братии, она не могла не испытывать опасений.

"Жаль, что старого Грипа здесь нет, – подумала она, совсем забыв о Томе, – он был настоящим человеком и был бы добрее. Не думаю, что что-нибудь случится, но он с другими двумя мужчинами уложил бы бродягу".

Но ближе к одиннадцати часам ее страхи были забыты, и она уже собиралась чистить картошку к ужину, когда на порог упала тень, и она повернулась, чтобы увидеть, что ее худшие опасения сбылись – там стояли два самых грязных и отвратительно выглядящих экземпляра людей, которых она когда-либо видела.

– Простите, мэм, не дадите ли вы нам чего-нибудь поесть?

– Я никогда не кормлю бродяг.

– Ты только послушай, Билл!

– Если вы двое не уйдете отсюда немедленно, я натравлю на вас собаку!

Бродяги от души рассмеялись, а потом один сказал повелительным тоном:

– Давайте, старушка, тащи свою еду, или мы сами тебе поможем.

Нрав миссис Корндроппер, никогда не отличавшейся мягкостью, сейчас был предельно обострен, и она опорожнила жестяную кастрюлю с картофелем и водой на своих гостей.

С помощью мокрой тряпки для посуды и двух полотенец она вскоре была связана, с кляпом во рту и без чувств, и вынуждена была безмолвно сидеть на кухне, пока бродяги рылись в кладовке и лакомились ее обильной и непревзойденной стряпней.

Затем они отправились исследовать шкафы и столовую в поисках жидких деликатесов.

Пока оба были заняты обшариванием буфета, миссис Корндроппер пришла в голову идея. Изворачиваясь и извиваясь, она терла полотенце, связывающее ее руки, о выступающий гвоздь, пока оно не разошлось, а затем быстро развязала то, что прикрепляло ее к стулу. Она вытащила кляп, тихонько прокралась в угол, где сидел Том, и зашептала ему на ухо.

Бродяги как раз обнаружили в ящике серванта пухлый чулок и собирались оценить его содержимое.

– Боже, Джим, вот это вещь! Разве мы не здорово пошарили…

Он с воем уронил чулок, и тут же на его голову обрушился резкий удар. Одновременно раздался вопль Джима, еще два удара и два громких крика.

– Теперь, Том, возьми их за шиворот и стукни головами друг о друга.

Вопли, проклятия, пинки и удары были одинаково бесполезны. Железная хватка не ослабевала, и удары наносились с регулярностью, как часы.

Миссис Корндроппер спокойно руководила.

– Теперь хорошенько встряхните их!

Движение автомата изменилось, и разрозненные проклятия и отрывистые удары, сопровождаемые грохотом ботинок, голов и зубов, свидетельствовали о тщательности процесса встряхивания.

– Выведи их на улицу и выжми, – был следующий приказ, и придушенные восклицания, долетавшие через окно, свидетельствовали о буквальном исполнении команды.

Миссис Корндроппер закрыла и заперла окна и двери, положила ключ в карман и сказала Тому:

– Ну вот, этого достаточно, подбери их и иди за мной.

Том взял их под мышку, как два мешка с зерном, и уже был на полпути к воротам. Когда он проходил через ворота, оба бродяги сделали энергичные попытки ухватиться за столбики ворот, но в результате только сильно вывернули руки и закричали от боли.

Тогда они стали просить и умолять о помиловании и освобождении, но миссис Корндроппер не обращала на них внимания, и маленькая процессия вошла в деревню, окруженная маленькими мальчиками, и вскоре привлекла внимание половины жителей. У дверей констебля на бродяг надели наручники и препроводили в камеру, а миссис Корндроппер подала официальную жалобу.

Через две недели она получила следующее письмо:

"Миссис Джосайя Корндроппер,

Дорогая мадам: – Прилагаем чек на 500 долларов – сумма совместного вознаграждения, предложенного городами Энфилд и Слоукумб за поимку Джеймса Салливана и Уильяма Макналти, этих отчаянных преступников, пойманных под вашим началом. Также примите нашу благодарность за ваши решительные действия. С уважением,

Генри Хобак, городской казначей."

Поскольку никакие слова благодарности не могли быть понятны Тому, и никакое увеличение пайка не могло вызвать благодарности или быть необходимым для его внутренней антропоморфии, Корндропперы были вынуждены довольствоваться благодарностью в виде свидетельства в пользу компании " Эли мануфактура" (Limited), и в виде публичных выступлений, которые Джосайя находил время делать в бакалее, где он не уставал хвастаться наемником, который мог делать работу за троих на шесть центов в день и заработать своему работодателю премию в пятьсот долларов в первый же год.

1900 год

В неизвестном мире

Джон Дорворт

Это чего-то стоит – пройти через абсолютно уникальный в истории человечества опыт, познать ощущения, которые не давались ни одному человеку в прошлом, и которые, вероятно, навсегда останутся закрытыми от человечества в будущем. Таков был мой особый жребий, и, насколько позволят слова, я расскажу вкратце о фактах и тем самым внесу свою лепту в великий общий кладезь человеческих знаний.

Весенним днем, около года назад, будучи студентом в Вене, я шел по узкой улице в районе университетских зданий. Был апрель, и воздух был свеж и благоухал сбывшимися надеждами ранней весны. Далеко за горизонтом зданий медленно проплывали пушистые облака, а внизу и по сторонам от моего пути улицы были полны жизни и вновь пробудившейся энергии. Весь город, как одушевленный, так и неодушевленный, казалось, дышал и пил полной грудью воздух и солнечный свет, а над всем возвышался огромный и могучий рокот пчелиного улья, который говорил о работе и необходимости хлеба насущного.

Те впечатления слуха и зрения, которые говорили мне об этом окружающем мире, теперь хранятся в моей памяти как отголоски прежней жизни и внешнего мира, в котором я жил до этого времени.

Во время прогулки я подошел к огромному новому зданию, которое находилось в процессе возведения, и прошел под внешними строительными лесами. Затем произошел ужасный толчок и пустота.

Когда в первый раз я, казалось, пришел в себя, это было в тишине и черноте смерти – смерти, в которой, однако, я все еще мог чувствовать, как уверяла меня тупая боль во лбу. Затем, когда возник порыв к движению, я поднял руки и обнаружил, что нахожусь в постели в незнакомом окружении. Я позвал или попытался это сделать, но мой голос, казалось, застыл в горле, и в ответ на усилие не донеслось ни звука. Однако кто-то подошел, я ощутил запах лимона, взял мою руку, пощупал пульс и провел рукой по лбу. Я снова заговорил, спросил, где я и что произошло, или,