Шрифт:
Закладка:
Лихорадка нарастает. Я с трудом дохожу до комнаты, приоткрываю окно, впуская свежий воздух, добираюсь до кровати и падаю в нее, покрытый липким потом. Мысли превращаются в кошмары, я тону в них, выныриваю, и снова тону. Не знаю, сколько времени проходит, в какой-то миг просветления я понимаю, что стало темно и трясущейся рукой зажигаю свечу. Вокруг и так слишком много темноты. Потом снова падаю в очередной кошмар. В нем мама целует меня перед сном и обещает, что, когда они с отцом вернутся, она обязательно возьмет меня на прогулку в лес. В нем отец, который должен уехать по делам в город, на целый две недели – какое счастье, какая свобода! В нем руки мамы, строчки книг, запах растений и картинки из атласа.
В нем страх, душащий меня страх, когда я слышу стук в дверь. Я знаю, что пришла беда, знаю, и все тут. В нем голос, дрожащий мужской голос. Экипаж перевернулся на дороге. Гроза. Дороги развезло. Они погибли.
В нем пустота, в которой я застрял. Тишина до первого взвизга хлыста и боли в обожженных пальцах. Глумящиеся лица гостей.
Я вижу свет. Не тешу себя надеждой, что это тот самый свет долгожданного посмертия. И все же иду туда. Я вижу поле. Поле золотых колосьев, мягко шелестящих на легком ветру. Это поле недалеко от Лозы, я помню его. Странно, да? Столько лет прошло. Я вижу Исабель. Она стоит там, среди этого золотого, нагретого солнцем великолепия и смотрит в небо. Ну конечно, опять в своих фантазиях и мечтах. Небо хмурится, становится темно-синим. Ветер гонит волну по золотому морю. Мое сердце сжимается, будет гроза, будет гроза и надо уходить! А эта дурища все стоит и смотрит!
– Чего ты ждешь! – кричу я, пробираясь через ставшее вязким поле. – Уходи, пойдем домой!
– Домой?– отзывается Исабель и переводит взгляд на меня.
– Домой! – раздражаюсь я. Чего она медлит, что за глупые вопросы задает? Лоза это мой дом, Лоза это ее дом и я должен увести Исабель домой, пока гроза не началась, пока молния не ударила прямо в поле, пока дождь не превратил дороги и тропинки в месиво. Месиво, в котором Исабель споткнется, заблудится, утонет – что там еще делает выброшенная на берег рыба?!
– Путница, – говорит мягкий мамин голос за моей спиной. Оборачиваться нельзя, но от давно забытой нежности у меня перехватывает дыхание.
– Мама…
– Путница, не рыбина, – поправляет меня мама. – Она сама пришла в Лозу. Осталась рядом.
– Потому, что ей нужны деньги. Потому, что она заменяет отца, – разумно возражаю я.
Мама тихо смеется – как же я любил ее смех!
– Рыб не зовут домой, – говорит она. – А путников – путников приглашают разделить кров и обед. Разве нет? Мало ли, какие новые истории они приносят с собой?
Мне столько надо сказать, столько спросить, но тут молния бьет прямо в поле. Не успев вскрикнуть, я просыпаюсь.
Мне все еще жарко, тяжело дышать и руки дрожат. А еще я слышу шаги в коридоре. Еле тихие, это точно не Ленно, тот топает так, что его не пропустишь. Я даже не знаю, вернулся ли он из деревни.
Вор? Да кто пройдет в поместье! Разве что… какой-то залетный родственник? Подслушал разговор Ханны, Агнес или Марела и решил ограбить жалкого виконтишку? Откидываюсь на подушки, закашлявшись. Что ж, это было бы забавно. Хоть новое лицо увижу. Шаги приближаются и в дверь раздается робкий стук.
– Винсент? – слышу я голос Исабель и вздрагиваю. Какого дьевона она пришла сюда среди ночи? Одна, в темноте… да и вообще, зачем?!
Пока я собираюсь с мыслями, Исабель заходит в комнату. Запоздало понимаю, что, кажется, перед тем как лечь в постель успел снять рубашку. Не то, чтобы я был рьяным поборником приличий, но почему-то сейчас я чувствую себя… беззащитным.
Беззащитным?
Исабель, однако, не обращает на мой вид никакого внимания. Все, что ее беспокоит, чтобы мне не стало хуже. Она садится рядом, дает мне лекарство, рассказывает про Киану – удивительно, как мало меня беспокоит, знает ли знахарка правду обо мне или нет. Я проглатываю лекарство и морщусь от забивающей горло горечи. Меня лихорадит и мне стыдно за себя. Стыдно от того, какое облегчение я испытываю от того, что больше не один. Какого дьевона, когда я успел так раскиснуть и размякнуть?!
Не успеваю додумать мысль. Погружаясь в сон, вспоминаю маму. Мне кажется, я что-то бормочу про отца, про книги, про детство.
Потом меня накрывает темнота. Темнота без снов, без кошмаров и воспоминаний, наверное, это заслуга Кианы. Просыпаюсь я на рассвете, замечаю, что боль в груди стала заметно меньше, жар почти спал и мысли стали яснее. А еще рядом со мной спит Исабель, свернувшись калачиком и прижавшись к моему боку спиной. Я замираю, а потом осторожно поворачиваю к ней голову. От волос Исабель пахнет почему-то тестом и немного дымом. Сердце гулко стучит в груди. В прошлой жизни я не раз просыпался в постели с женщиной. Но никогда – вот так. Вот так, чтобы ничего не было, и при этом не хотелось нарушать хрупкость и тишину момента. К дьевону самокопание. Я благодарен… рыбине? Путнице? Исабель?
За ее участие, за то, что пришла и прогнала эту проклятую темноту. Я осторожно протягиваю руку, укрываю Исабель краешком одеяла и снова засыпаю.
Когда я снова открываю глаза, солнце уже вовсю светит в окно. Портьеры распахнуты, а Исабель – сонная и взлохмаченная – как раз накапывает новую порцию лекарства в стакан.
И, не успеваю я ничего сказать, решительно заявляет:
– Никуда я не уйду, пока ты не поправишься. Так какую комнату мне можно занять?
Глава 6
Исабель проснулась от того, что ей стало жарко. Открыв глаза, она какое-то время рассматривала, как в уже посветлевшей комнате мерцает синее стекло флакончика, стоявшего на столике прямо перед ее лицом. За спиной мерно дышал виконт. Исабель провела рукой по одеялу, которым была укрыта,
