Шрифт:
Закладка:
Даже своя собственная разгрузка может убить. Знаю не понаслышке, меня моя чуть не сгубила! Я всегда носил много гранат, любил их кидать. Вот нравилось и все тут! Даже Странник как-то приказал, чтобы мне выдали ящик гранат.
Как-то у меня был долгий простой, когда я не использовал свои гранаты. У меня их было четыре: две из них РГД-5[118] и две РГН[119]. Около двух месяцев я их не тестировал. И вот после долгого перерыва я решил проверить гранаты, продуть и прочистить магазины.
С РГН бывает так, что запалы выкручиваются и их легко потерять, так что, когда надо будет воспользоваться гранатой, она просто превратится в бесполезный камень. У меня такое уже один раз было, я потерял запал.
Со временем моя разгрузка износилась и при перебежках и переползаниях карманы непроизвольно расстегивались, так что нужно было постоянно перепроверять все ли на месте. В один из дней, ползая на очередной задаче, я потерял запал. Виной тому была противная, изношенная липучка. Экипировка из ткани по типу болоньи вообще не отличалась долговечностью. Подсумки быстро распускались, так что приходилось постоянно прижигать зажигалками торчащие нитки. То еще снаряжение было…
Я прочистил магазины, отложил их в сторону, взял разгрузку, положил напротив себя сбитые из досок настилы и отлепил липучку. Замер на мгновение, когда увидел, что усики на одной из РГН были отломаны, и кольцо вылезло наполовину из запала!
— Буш! — закричал я. — Иди-ка сюда!
Буш не спеша подошел ко мне.
— Хотел посмотреть, что там с гранатами, а тут такое, — кивнул я на вылезшее кольцо.
— Да, если бы въебала было б весело, — почесал в затылке Буш, внимательно рассматривая смертоносный кусок железа. — Хлоп и финиш, на ровном месте, как-то так…
Я засунул кольцо с чекой обратно в запал, аккуратно положил гранату, достал из рюкзака синюю изоленту, взял боеприпас в руку и сделал полтора мотка. Положил гранату на место. Потом достал еще три гранаты и тоже обернул их изолентой. Да, я знал, что так делать не нужно и быстро ты гранату не подготовишь, но жизнь дороже. Если она уже один раз меня подвела, то и еще раз может. Мы подошли к Страннику и все ему рассказали. Предложили, чтобы все бойцы проверили разгрузки и гранаты.
— И то верно, мужики! — усмехнулся командир. — Подстраховка не помешает. Граната мала, да солдату мила! Верно?
— Так точно, товарищ капитан! — был наш ответ. У меня возражений не было.
Мы направились к остальным бойцам и рассказали о случившемся. Вскоре, уже все ребята проверили запалы.
Этот случай я запомнил на всю жизнь. Как мало нужно человеку, чтобы умереть. И как много в его жизни значит удача. На войне обнажается все. Становится понятно что такое жизнь и смерть, рутинная борьба за выживание, которую ведёт каждый человек проступает остро, откровенно, ясно. Слетает всё наносное, отсеивается шелуха ложных принципов, догматов, искусственных норм морали.
Начинаешь чувствовать этот примитивный, первобытный инстинкт — выжить! А для того, чтобы выжить, нужно бороться, постоянно преодолевать себя, изживать свои слабости. А тут, бац! Долбанный карман порвался, запал выпал, граната рванула — и тебе хана. Нелепая случайность, и вся твоя борьба за жизнь — курам на смех.
Это не вражеская пуля пробила твой череп и не осколки подлой мины разбросали твои кишки по округе, это сделало твое собственное оружие, которое должно тебя защищать.
Но, хорош причитать! Просто чертова удача отвернулась от тебя. Сегодня не твой день. Все!
ТЕТ НГУЕН ДАН[120]
31 декабря мы готовились к встрече 2000 года. На войне любят этот праздник, отмечают его с особым «солдатским» размахом и шиком. Немудрено. Мы — живы, не ранены, не покалечены, не сошли с ума. Жизнь продолжается, продолжаются её заботы, приятные сюрпризы, мелкие радости. Это всё скрашивает однообразное солдатское бытие.
В палатке качает «мафон», чудом уцелевший из-под горячей руки Странника. Накануне нам привезли главный новогодний атрибут — ёлку. Мы украсили ее гранатами и патронами прямо, как когда-то морпехи, встречающие новый 1968 год далеко от дома в жарком и влажном Вьетнаме. Тот исторический год, начался со знаменитого Тетского наступления[121] коммунистических сил Вьетнама и стал для американцев самым кровавым и тяжелым за всю войну. Слушали мы, правда не записи «Джеферсон Эйрплейн»[122] и не «Линард Скинард»[123], а «Сектор Газа»[124].
Чувствовалось новогоднее настроение, волшебное предвкушение этого любимого с детства праздника. Прямо, как дома. Как будто и нет там, в темной снежной ночи страшных бородачей, скалящих свои волчьи клыки. Кто-то общался, кто-то чистил автомат. Шутили, смеялись, как и положено девятнадцатилетним парням. Про себя отсчитывали время до наступления полночи.
Один из бойцов достал любительскую камеру и стал снимать нас. Крокки, увидев бойца с камерой, взял автомат и направился к нему со словами:
— Что это тут за корреспондент? Есть ли разрешение на съемку?
— Все, все, уходим! — подыграл ему оператор.
Аллигатор всегда отпускал тупые шуточки, понятные и смешные только ему, но сегодня у него был двойной повод для веселья — Новый год и его скорый дембель.
— Командир, что расстрелять его? — не унимался Крокки, хотя никто уже его не слушал.
Ближе к вечеру мы принялись накрывать на стол. Умудрились приготовить даже «Оливье». Купили соленья, колбасу, яйца, горошек. Перемешивали салат в эмалированном ведре, которое так и подали к столу. На сервировку никто внимания не обращал, не до красоты. Ведь долгое время никто и мечтать не мог о подобных деликатесах. Были еще сосиски и килька в томате. Вместо алкоголя — газировка и соки.
Вечером мы сели за стол, приготовились отмечать. К нам зашёл Скиф, который обходил все палатки и поздравлял бойцов.
Он взял кружку с колой и произнес тост: «Хочу пожелать вам в новом наступающем году счастья, здоровья, ну, и чтоб все самые сокровенные мечты сбылись! Давайте выпьем за год уходящий и за год наступающий!»
Кто-то из бойцов выкрикнул: «Чтобы войны не было!»
Скиф добавил, что это само собой, и что в нашу задачу входит ее скорейшее завершение, а так же, чтоб все мы вернулись домой живыми и здоровыми.
После тоста командира все загремели посудой. Ведро с новогодним салатом пошло по кругу.
Оператор все это время продолжал съемку. Наводя камеру на уплетавшего оливье Крокки, он шутил: