И сущую ненависть на нём – тоже?

Что-то он быстро забыл, что он, в общем-то, не первый мой хозяин, что до него был Чейс и что он тоже был непредсказуем, как чёрт, и совсем не отличался выдающейся добротой.

Воздух в комнате был словно дрожащий от напряжения.

– Слезь с меня, Кэри, – я дёрнула бедрами, – дышать нечем…

– Нечем? – брови мучителя взлетели вверх. – Я вроде у тебя не на груди сижу. И вообще, за неё не принимался.

– Ну этого ещё не хватало. Может, пошутишь по поводу её размера ещё раз? Вдруг до меня не дошло, – я мрачно хохотнула.

Ланкмиллер ответил сахарной улыбкой, от которой меня мгновенно проморозило до костей.

Он пока что не делал ничего такого непотребного. Но в том, что он делал, сквозило столько всеобъемлющей власти и похоти, что делалось не по себе. Всего лишь по щеке гладил, вроде бы и ласково даже. Но мне хотелось сбежать гораздо сильнее, чем вчера вечером. На мне сейчас не было ошейника, но я всё равно ощущала его очень отчётливо. То, как холодит загривок металлическая застёжка. То, как он сжимается на шее, душит, и от этого всё перед глазами расплывается неровными красными пятнами.

Кэри вдруг резко подался вперёд, так что его губы оказались напротив моих. Он обдавал их своим горячим дыханием, привнося в мой маленький безрадостный мир очень много смятения. Я стиснула в кулаке нагретую солнцем простынь.

Поцелует сейчас?

Ланкмиллер в секунду опустился ниже и оставил на шее моей крайне качественный засос, прикусил зубами так, что я даже поморщилась от боли.

Ах да, он же не особо жалует поцелуи в губы со мной. Точно.

Кэри облизнулся и как ни в чём не бывало слез наконец с меня.

Я задушила облегчённый вздох в подушке и вскочила сразу же, чтобы вновь не оказаться в уязвимом положении. Вскочила, запнулась о собственную цепь и рухнула на Ланкмиллера.

Сам он едва ли пошатнулся от этого, но сразу же, пользуясь моментом, недвусмысленно прижал к себе. Мне очень многого стоило не выругаться ему в рубашку.

– Бесит это платье, – я хаотично дернула за лямку, отвлекая его и своё внимание, – постоянно с плеч сползает.

– У тебя красивые плечи. Нежные, – сказал вдруг Кэри с неожиданной теплотой, выпуская из своих объятий, и я застыла.

– Есть ли ещё что-то… что тебе во мне нравится? – Голос вышел странный, абсолютно неживой и будто вообще не принадлежащий мне. Впрочем, кажется, мы оба сказали то, чего не хотели.

– Почему ты смотришь на меня так, будто тебя ударили? Слушай, золотце… Готовить умеешь? – Кэри с головокружительной скоростью сменил тему, будто ему и самому вдруг стало от этого некомфортно.

– Не особо, – вздохнула я, вновь безжизненно повалившись на кровать.

– Готовить не умеешь, трахаться пока что – тоже. Чем ты только занималась в своём бордель-кафе? – он так спросил, будто сварливая маманя.

– Еду разносила, ты интересовался уже. У кого из нас двоих тут проблемы с памятью?

– Жаль… придётся опять приглашать прислугу, – он прошёлся по комнате, словно собираясь с мыслями, потом снова обернулся ко мне. – Хочу сегодня отвезти тебя к доктору, проверить, вдруг Генрих и правда что-то там повредил ненароком, уж больно вид у тебя нездоровый. – Он опустился на колено возле кровати и принялся возиться с замком на моих оковах. У меня аж сердце затрепетало от ожидания, что меня освободят.

Ланкмиллер велел следовать за собой в столовую. Спустившись вслед за ним по лестнице, я обнаружила, что первый этаж до самого потолка затопило солнечным светом. Окна здесь были больше, и почти каждой стены, каждой доски в паркете коснулось солнце.

Служанок видно не было, но кто-то, очевидно, здесь уже похозяйничал: у входа стоял привезённый нами чемодан, и уже на подступах к кухне витал абсолютно сногсшибательный запах еды. Неужели это… всё его рук дело? Будет очень забавно, если да.

На столе обнаружились две тарелки: яичница с беконом и овощами, поджаренные тосты.

Кэри смотрел на эту картину две секунды в задумчивости, потом спустил вторую тарелку вниз, пояснив это сухим, острым, как нож:

– Кику ест на полу.

Я так и не смогла выдавить из себя ничего, кроме несуразного:

– Я не голодная.

Это было ложью, я на деле с ума сходила от голода, но эта его выходка будто вообще отрезала мне все человеческие чувства.

– Когда надумаешь, остынет, – мучитель равнодушно пожал плечами. Он будто не понимал, что делает со мной, хотя это, очевидно, было частью плана.

– Вряд ли я надумаю.

– Что ж, заставлять не буду. В таком случае иди собираться. Вещи увидишь в холле.

Он так спокойно среагировал, потому что планировал проучить меня голодом – это прекрасно читалось у него на лице. Как мало он знает о том, что в Шоколаде нас по этой части мучили гораздо активнее. Чейс просто забывал списать еду для обслуги, и приходилось ходить голодным по два, по три дня, всю смену на ногах. Голодом меня не испугаешь. Приятного мало, конечно, но я хотя бы знаю, что могу его пережить. Первые несколько дней.

– Какой же ты всё-таки урод, – не сдержавшись, выпалила я уже в самых дверях столовой. – Жаль, что не сдох так же, как твой отец. На хрен вообще вести человеческую жизнь, если в тебе ничего человеческого нет.

Мне ещё несколько минут понадобилось, чтобы просто продышаться в коридоре, собраться с мыслями, напомнить себе, что я всё ещё человек и все ещё вроде как живой. Почему всегда, всякий раз, как мне кажется, что с Ланкмиллером можно ужиться, он начинает делать… это.

Я втащила чемодан наверх, нарочно громко ударяя колёсиками о каждую попавшуюся ступеньку.

Вопреки стараниям мучителя запрятать все нормальные вещи дальше, чем в самую задницу, мне всё-таки удалось после стараний и страданий обнаружить женское нижнее белье. Моё, судя по размеру. И одежду нормальную, к счастью, – тоже. Я выудила с самого дна тонкие плетёные босоножки, повертела в руках и неуверенно опустила на пол. Они выглядели как что-то… милое? Что-то, что дарят нормальным девушкам. Я переоделась в чистое, худо-бедно привела себя в порядок перед зеркалом в ванной. Уже спускаясь, обнаружила, что мучитель стоит в дверном проеме, снова уткнувшись носом в свой телефон. Ясно теперь, что там у него за дела.

– Если ты меня ждёшь, то я всё.

Ланкмиллер смерил меня пронизывающим взглядом и обернулся спиной. И хорошо, потому что я не смогла сдержаться и скорчила весьма кислую рожу в ответ на это демонстративное молчание. Какие мы ранимые, чёрт возьми.

Весь путь до машины он тащил меня за руку, не очень-то обходительно, больно стискивая запястье.

Молча открыл дверь переднего пассажирского сиденья, сам меня пристегнул, умудряясь при том всё так же демонстративно игнорировать. Сел за руль, мотор завёл, на дорогу выехал – всё совершенно молча. Не говоря ни слова. И это было какое-то… виртуозное молчание. Оно душило тебя, словно скисшая половая тряпка, дым десяти сигарет в маленькой курилке после двух ночи.