Тепло чужой ладони на моём плече. Он говорил искренне, с неподдельной заботой в голосе.

Смешно и странно, что он беспокоится обо мне, хотя видит впервые в жизни.

– Я даже не хочу спрашивать, что вы имели в виду.

– Поначалу всем тяжело, ты привыкнешь со временем.

Да что они все твердят своё «привыкнешь», будто их выучили в одной школе, будто убедили, что от их «привыкнешь» кому-то становится легче. Я так и не смогла поднять на него глаза, разглядывая свои синяки на запястье. Кажется, их стало больше с прошлого раза.

– И что, это всё? Это единственный выход – привыкнуть? – Голос немного дрожал, и оттого мне хотелось треснуть самой себе.

Фолиан вообще знает, к чему он предлагает привыкнуть? Знает. Я мрачно усмехнулась. Он знает это даже лучше меня.

– Есть несколько способов уйти из гарема, – мягко отозвался он. – Один из них – смерть. Вольная грамота, новый хозяин, и в общем, наверное, всё. Второй ничтожно маловероятен, третий, скорее всего, означает новый гарем или что-то хуже. Так что привыкнуть – лучшее из решений.

– Всё ясно, – отозвалась бесцветным голосом, и доктор Фолиан продолжил так, будто между нами не было только что этой беседы. Дежурный размеренный тон, чуть громче прежнего.

– Я вышлю Ланкмиллеру список лекарств, которые снимут боль и ускорят восстановление. Правда, в таких случаях он не всегда меня слушает, но это уже на его совести. Давай я провожу.

Всё правильно, нужно меня проводить. Негоже наложнице таскаться одной в вольном городе. А то я выпрыгну в окно и немедля пущусь во все тяжкие. А Кэри с ума от горя сойдёт.

Ланкмиллер стоял во всё таком же пустом коридоре, подпирая собой стену и копаясь в телефоне крайне сосредоточенно. Сейчас ему было совершенно вежливо на меня плевать. Фолиан передал меня лично, буквально из рук в руки, повторил приблизительно то же, что и мне, касательно пострадавших рёбер, назвал пару лекарств, более подробный список пообещал прислать.

– А что насчёт… – начал было Кэри, но осёкся. Осёкся как-то многозначительно.

– Я позвоню, – сухо ответил Ричард, они попрощались парой дежурных реплик, и доктор вернулся к себе в кабинет.

– О чём ты хотел спросить его? – Я рассчитывала застать Ланкмиллера врасплох, пока он ещё не до конца вылез из своего телефона и может ответить на автомате, не задумываясь над тем, что скажет. Но мучитель оказался куда хитрее.

– Это тебя не касается, моя хорошая, – вновь пробирающая до костей сахарная улыбка. – Ты посмотри на неё, всё-то ей надо знать.

Одна его ладонь легла на моё запястье, вторая – на талию. Такой уровень близости, пусть и в пустом коридоре, мгновенно меня встревожил, но я всегда была на шаг позади его мыслей, и в этот раз ничего не изменилось. О том, что он задумал, я догадалась слишком поздно. Ланкмиллер резко вжал меня лицом в рубашку, отняв возможность привести ему в противовес парочку разумных доводов. И только теперь понятно стало, почему он стоял именно тут, напротив туалета, вместо того чтобы сесть на одно из кресел, длинные ряды которых тянулись вдоль обеих стен.

Уборная, куда меня запихнули парой грубых толчков под лопатки, оказалась такой же больнично-чистой и серой, как и всё вокруг, от пола до потолка стоял густой запах хлорки, перебивавший все остальные. Белая плитка, ровный прямоугольник зеркала, в котором я поймала краешек нашего отражения. Такие убирают раз в пятнадцать минут, под подпись.

Я кинула на Ланкмиллера замученный взгляд.

– Что, прямо здесь? Не надо, заметят же.

– Тебе на пользу острота ощущений. – Кэри затолкал меня в кабинку, даже не удосужившись удостовериться, что мы одни. – Получай удовольствие.

Да будь ты проклят. Ты и твои странные способы получать удовольствие.

Вместо обещанной остроты я ощущала только тусклую бетонную безнадёгу и беспомощность. Ему плевать, что я там бормочу под нос, он даже почти не слушает, и как бы сильно я ни хотела отсюда исчезнуть, он этого не позволит. Оставалась одна слабенькая надежда на то, что Ланкмиллер справится по-быстрому, и всё не станет хуже, чем есть.

Мучитель запер кабинку изнутри. Для двоих в ней было тесно и неудобно, не развернёшься так, чтобы не получить локтем в бок. А получать локтем в бок в моём положении было довольно болезненно.

– Эй, я, конечно, слышала, что многим такое нравится. Но ты мог бы хотя бы предупреждать заранее, а лучше вообще не поступать так со мной, – я продолжала причитать, пока он мерзко дышал мне в шею, ощупывал практически несуществующую грудь, задирал платье и, сетуя на наличие нижнего белья, отодвигал в сторону тонкую полоску ткани.

– Не скули, милая. Просто наслаждайся моментом.

Я почувствовала, как холодеют руки. Чуть не выкашляла пару проклятий, когда его прикосновения легли на открывшуюся кожу.

– Оближи, – Ланкмиллер поднёс к моему лицу два пальца, но, даже несмотря на отрывистую команду, я всё равно несколько секунд просто смотрела на него, прежде чем разомкнуть губы.

Мучитель умел угрожать одними глазами, молчанием, как он сделал это сейчас. И поэтому вместо того, чтобы снова начать уговаривать всё это прекратить, отпустить меня, подождать хотя бы до дома, я покорно выполнила приказание.

– Вот так, умничка, – одобрил Ланкмиллер, когда язык скользнул по его пальцам.

Он не отрывал от меня взгляда, будто каждое моё движение тоже присваивая себе, от этого было жутко не по себе и быстро слабели колени. Потом меня снова развернули лицом к стенке и задрали платье.

Я приглушённо охнула, прикусив язык, чтобы не исторгнуть пару страшных проклятий.

Как он сказал, наслаждаться?

О да, я наслаждалась. Тяжёлый запах моющего средства, холодная стена кабинки, тошнотворное унижение и горячее тело хозяина, который трахал меня безбожно грубо даже для своей обычной манеры. Очень романтично, спасибо, Ланкмиллер.

Одной рукой он сжимал за спиной моё запястье, второй – придерживал за бёдра; и в этой позе даже стоять было неудобно. Дышать – тем более. Только если ловить воздух судорожными всхлипами, когда придётся.

Я уже даже не сопротивлялась, позволяя Кэри делать со мной, что хочется. Может, он так и правда побыстрее закончит. Глянцевое покрытие серой стенки, в которую меня вжимали щекой, расплывалось перед глазами, превращаясь в рябящую серую массу. Я тихо ненавидела всё подряд, и чувство это было паршивое. Все последующие подробности, включая стекающую по внутренней стороне бедра сперму и то, что нас в итоге действительно застукала уборщица, всё это превратилось в какое-то дребезжащее воспоминание-желе, мгновенно притягивающее к себе мысли, стоило только перестать их контролировать.

– Секс в общественном туалете – это худшее, что ты вообще мог придумать. Извращение какое-то, – все ещё бубнила я уже на выходе из больницы. – Ты… ты просто…