– Сбежать собираюсь, знаешь?! Через окно! – Я от досады хлопнула по бардачку. – Мне нехорошо.

– И что, ты рассчитываешь подышать освежающими выхлопными газами, которые сразу поправят ситуацию? – Лицо Ланкмиллера, кроме безучастной скуки, ничего не выражало, и это почему-то задевало меня довольно сильно.

Мучитель направил на меня струи кондиционера и на этом успокоился. Стало немного лучше, трясучка чуть унялась.

Мы без всяких проблем миновали границу Шеля, всех этих людей с автоматами, натасканных на человеческие запахи собак. Моего мучителя, очевидно, волновало кое-что другое. Впереди показался шлагбаум у въезда в Витто, и Кэри повернул ко мне голову.

– Мне нужно напоминать тебе о том, что…

– Я помню, – выпалила на выдохе, цепенея.

Я помню, как твой начальник охраны чуть не забил меня до смерти, отчего я теперь даже вздохнуть не могу нормально. Я помню, как ты душил меня на полу своего кабинета, как угрожал подвалом. Я всё это прекрасно помню, и мне не нужно напоминать.

– Хорошая девочка.

У меня дыхание перехватило от этой фразы. Захотелось наклониться вперёд, обнять коленки и заорать. Этому помешал даже скорее пристёгнутый ремень безопасности, чем моя собственная сила воли.

Пограничник долго вертел в руках поддельный паспорт, рассматривал под разными углами и на свет. В конце концов вернул обратно с абсолютно непроницаемым лицом, и шлагбаум перед нами открылся. Вот он, въезд в вольное государство, в котором я представляла лучшую из своих жизней, но никогда всерьёз на неё не надеялась. Кто бы мог подумать, что я попаду сюда вот так, в качестве наложницы.

Вскоре начался город. Предместья, похожие на шелевские трущобы, облупленные стены, исписанные бранью, сточные канавы с комьями грязи.

Здесь, очевидно, тоже было кому жаловаться на жизнь.

– Сверкающая столица Анжи, – Кэри воспользовался моим смущением, чтобы поддеть. – Открыть тебе окно, чтоб почувствовала запах свободы?

Я холодно усмехнулась. Анжи не был раем, просто лучший из миров. Странно со стороны Ланкмиллера предполагать, что я питаю по этому поводу излишне радужные иллюзии. Впрочем, неприглядные окраины вскоре плавно перетекли в главный город, сверкающий резким контрастом, обезоруживающий великолепием. Перед нами тянулись широкие светлые улицы, пустые ещё, и я не могла оторваться от окна, чтобы просто перевести дух. Золото совсем недавно взошедшего солнца нежными широкими линиями ложилось на стены домов, чуть дрожало на стёклах окон. Здесь откуда-то было невероятно много света. Он словно даже воздух собой вытеснил.

– Приехали, – неожиданно сообщил Ланкмиллер, паркуясь под липой возле торгового центра. – В жилые районы с личным транспортом нельзя. Дальше пешком.

Ишь ты, бодрый какой.

Я мрачно съёжилась. Ещё далеко было до полудня, и от булыжников тротуара ещё поднималась ночная прохлада. Погодка была, как ни крути, не для летних платьев.

– А что это снова у нас с лицом?

– Холодно.

А кто-то с утра отказал мне даже в нижнем белье.

– Если ты замёрзнешь, только дай знать, мы тебя мигом согреем, – мерзко ухмыльнулся Ланкмиллер, всё больше подталкивая к мысли, что он выводит меня нарочно.

Я не стала огрызаться с ним попусту, как ни крути, чем быстрее мы придём, тем быстрее окажемся в тепле. Пригород оказался более тихим и маленьким, уютные двухэтажные домики жались друг к другу, утопая в зелени. Это, видимо, элитная часть города, для избранных. Что-то вроде того района Шеля, где располагался фамильный особняк Ланкмиллера.

Мучитель держал меня за запястье, пожалуй, даже излишне крепко. Так и подмывало спросить, неужто он так боится потерять свою прелесть. Но я могла нарваться за такие вопросы и потому рисковать не решалась.

Мы шли мимо витрин маленьких магазинов и лавочек, половина из которых оставались закрытыми: книжные и антикварные лавки, товары для рукоделья, кофейни. У одной из них я вдруг остановилась как вкопанная. «Запах корицы». Я невольно закусила губу и оглянулась на Кэри. Это была его сеть, партнёрская. Кондитерская с лучшими пирожными в городе. По слухам, конечно же, попробовать ничего оттуда мне так никогда не доводилось.

Витрина подсвечивалась неярким медовым светом, лампочками по краям, на покрытых вздымающимся шёлком полках стояли торты, пирожные, эклеры: шоколадные, бисквитные, щедро политые взбитыми сливками или просто глазурью.

Рядом с бордель-кафе был один из их магазинчиков. Когда мне случалось ходить мимо, я всегда задерживала дыхание. Иначе восхитительный запах корицы и свежей выпечки острыми кольями застревал под самым сердцем. Я почти ненавидела его за это.

Ланкмиллер, видимо, чтобы вывести меня из ступора, прибегнул к своему козырю. Я почувствовала, как его ладонь коснулась кожи чуть выше колена, правда, почти сразу же принялась подниматься выше, заставляя очень отчётливо вспомнить о том, что я в платье и что под ним нет ничего.

Я принялась отпихиваться от мучителя локтями, сопровождая это злобным кошачьим шипением.

– Ты что творишь, прекрати. Не… делай этого.

Ладонь поднялась выше и скользнула к внутренней стороне бедра.

– Ну хватит, хватит, всё, не нужно надо мной издеваться. Идём уже, холодно.

– Как скажешь, – согласился Ланкмиллер, будто это не он только что устраивал мои пытки с таким дьявольским вдохновением.

По поводу его дома в Витторизе я испытывала противоречивые чувства. Он был самым милым из тех, что мы вообще видели за сегодня: два этажа, красная двускатная крыша, балконы и окна с большими резными ставнями. Перед крыльцом на краю дорожки склонился фонарь, похожий на старинный, газовый, будто сошёл со страницы книжки со сказками. Изящные узорчатые перила и густо увитая плющом терраса на входе. Это тихое, уютное место угрожало стать моей тюрьмой. Здесь меня запрут с этим уродом, которому лишь отдалённо знакомо понятие человечности, который в неё играет, как будто он на сцене драного провинциального театра.

Ланкмиллер первый этаж даже осматривать не стал, сказал, что он для прислуги и гостей и, кроме столовой, здесь буквально нет ничего интересного. На втором этаже располагался просторный рабочий кабинет, две спальни: одна большая, с огромной кроватью, ночниками по стенам, вторая маленькая совсем, только кровать, гардероб и большое окно с пыльным подоконником, выходившее во двор.

– Ах, какая красота, – томно пропел Кэри, скользнув пальцем по перилам винтовой лестницы, – тишина и покой. Знаешь, что? Иди-ка в спальню и подожди меня там.

Пользуясь предложением остаться в одиночестве хотя бы на время, я скользнула в просторную комнату, притворив за собой дверь. Это место можно было даже назвать уютным: светлый лёгкий тюль, словно из взбитых сливок, свисал до самого пола, с левой стороны к окну было придвинуто глубокое кресло с чуть потёртым правым подлокотником. Оставленный на нём плед с густой пушистой бахромой всему интерьеру придавал какой-то чуть сиротливый вид. Я мельком осмотрелась, не теряя надежды на лучшее, но окончилось это разочарованием, потому что нижнее бельё по-прежнему нигде не обнаружилось. Вот прикарманю его семейники, будет знать. Он вообще носит семейники?