Обычно я ненавидела дождь, но эта гроза отчего-то вызывала приятное волнение. Словно она подавала сигнал – что-то грядет.

* * *

Вскоре действительно начался дождь, и к тому времени, как добралась до комплекса, я промокла до нитки. Всю дорогу пришлось идти пешком, так как из-за непогоды автобус задержался, и времени мне хватало только на то, чтобы захватить рюкзак. Я даже не потрудилась переодеться, все равно снова промокну по пути на занятия. Со следующей зарплаты точно нужно купить зонтик.

Я бежала по тротуару, отчаянно стараясь не опоздать, поскольку сегодня лекции читал строгий профессор. И все это время мне не удавалось выбросить из головы, что Линкольн не звонил и не писал.

Невзирая на то, кем он оказался, я привыкла к утешению, которое дарил мой телефонный незнакомец. По меньшей мере раз в день он присылал что-нибудь такое, что заставляло меня смеяться.

Я скучала по улыбке.

Впрочем, так даже лучше. Поэтому я его и оттолкнула. Улыбка меня не прокормит. И она не гарантирует, что я не превращусь в свою мать.

В аудиторию я вошла, наверняка напоминая утонувшую крысу. Коннор попытался привлечь мое внимание, указывая на пустой стул рядом с собой, но я притворилась, что не замечаю его, и прошла в противоположный конец аудитории. После нашего неудавшегося ужина у него откуда-то под глазом появился синяк, который, как он утверждал, выступил после травматичной футбольной тренировки. Синяк уже почти прошел, но, к сожалению, что бы там ни влетело ему в голову, оно не вбило в нее информацию, что Коннор мне неинтересен.

Я отжала волосы, сотворив на полу небольшую лужу и вызвав тем самым хихиканье нескольких девушек. Я слабо рассмеялась вместе с ними и взмолилась, чтобы занятия закончились побыстрее.

Профессор Уоткинс вошла в аудиторию в гораздо более хорошем расположении духа, чем обычно. Можно сказать, окрыленная. По щекам расплылся румянец, тонкая прядка волос выбилась из строгого пучка. Я обменялась ухмылкой с сидевшей неподалеку одногруппницей.

– Класс, – Уоткинс хлопнула в ладоши, едва не подпрыгивая на месте. – Сегодня у нас неожиданный гость, который хочет рассказать о своей невероятной карьере. Он звезда в наших краях.

В моей груди вдруг стало тепло от предвкушения и испуга одновременно. То есть, конечно, это невозможно.

– Пожалуйста, поаплодируйте: Линкольн Дэниелс! – она выкрикнула его имя практически как тринадцатилетняя девочка на концерте любимого бойз-бэнда.

Сверкающие янтарные глаза и дикая грива золотистых волос. Его энергетика поразила меня, будто я снова увидела его в первый раз. Все в нем излучало первобытную мужественность, просачивающуюся мне под кожу и вызывающую головокружение. На нем была приталенная черная рубашка хенли, подчеркивающая крупное и накачанное тело, и дурацкая бейсболка, надетая задом наперед, словно он знал, что такое ее ношение сводит многих женщин с ума.

Линкольн глазел на меня с неприкрытым желанием, которое отозвалось у меня прямо между ног. Он превращал меня в чудовище. Еще несколько недель назад мысли о сексе или о чем-то, связанном с ним, меня абсолютно не волновали. Но сейчас…

– Привет, ребята. Как дела? – спросил он своим сексуальным хриплым голосом.

Девушка рядом со мной буквально таяла на месте: она прерывисто дышала и словно находилась на грани оргазма.

Конечно, я прекрасно ее понимала, но внутри все равно вспыхнул огонек ревности.

– Для тех из вас, кто меня не знает, я центральный нападающий…

– Звездный центральный нападающий, – выдохнул парень с первого ряда.

– Ну, я…

– Родился в частном крыле мемориальной больницы Арлингтона в семье магнатов-миллиардеров, Анстэда и Шеннон Дэниелс. Тебя провозгласили гениальным игроком в ту минуту, как ты в возрасте двенадцати лет ступил на лед. В четырнадцать подписал контракт с «Далласскими рыцарями», поступил в хоккейный колледж Дартмута, вывел свою команду в четыре национальных чемпионата, а потом попал в НХЛ. В первый сезон стал новичком года, а в последние два лидировал в лиге по количеству забитых шайб, – затараторил парень с восхищенным трепетом.

– Что ж, немного жутко, – съязвил Линкольн, и вся группа покатилась со смеху.

– Женишься на мне? – внезапно закричала сидевшая рядом девушка.

– Так! – пыталась успокоить всех Уоткинс, но как будто сама несильно расстраивалась. Вероятно, потому что тоже хотела выйти за него.

– Спокойно, народ, – Линкольн поднял перед собой руки, призывая аудиторию к тишине. – Я обещал профессору рассказать о деловой стороне хоккея, и я сейчас начну, но сначала мне нужна ваша помощь.

– Проси что угодно! – крикнул кто-то еще, и весь класс засмеялся… включая меня.

– Видите ли, здесь есть девушка, от которой я без ума, но она велела мне убираться.

Весь класс загомонил, и я попыталась сползти под парту, мои уши горели от смущения. Не то чтобы кто-то знал, о ком он, но что-то мне подсказывало, что все скоро узнают.

Линкольн вновь жестом попросил класс успокоиться.

Я схватилась за края стола, чтобы не упасть. Ощущение возникло такое, что я вот-вот растаю, превратившись в лужу.

Линкольн скользнул по мне теплым взглядом янтарных глаз, и я попыталась незаметно полоснуть себя по шее, жестом прося остановиться, но он медленно ухмыльнулся, игриво, сексуально… и раздражающе.

– Итак, я решил, что нужно действовать. Я готов оплатить годовое обучение каждого в этой аудитории, если она согласится в пятницу пойти на мою игру, а затем на ужин.

У меня отпала челюсть. Годовое обучение.

В голове не укладывалось. Представить сложно, какое это имело значение для меня и, вероятно, для большинства людей в аудитории. Позади меня сидела мать-одиночка, и по лицу ее текли слезы.

Черт побери. Какой же он засранец. Щедрый, великолепный УБЛЮДОК.

Моя соседка по парте завизжала, прижав руки к щекам и сотрясая столешницу от избытка чувств.

– Хорошо, кто эта девушка? – спросил кто-то, и все начали озираться.

Я предприняла еще одну попытку залезть под парту, но некоторые из одногруппников уже пялились на меня, включая Коннора.

Линкольн наслаждался собой. Он слегка склонил голову набок, а его сексуальная ухмылка стала шире. Спустя одну самую длинную минуту в моей жизни, раздался голос.

– Это точно Монро, только она настолько охренительно сексуальна, чтобы встречаться с тобой, – сострил парень, который слишком много знал о Линкольне.

– Следи за языком! – рявкнула Уоткинс, но в ее взгляде зажглась искра веселья.

– Ладно, я готов забыть, какой ты жуткий, потому что ты угадал, – рассмеялся Линкольн.

Теперь уже вся группа таращилась на меня. Жар лизал мою шею и распространялся по всей коже, как лесной пожар. Пульс участился, и я поняла,