тумбочки и вытаскивает упаковку апельсиновых тик-так. Высыпает горсть на ладонь. –

Иногда я ненавижу Джульетта за то, что она заставила меня бросить курить.

Я протягиваю ладонь и он насыпает немного и мне.

– Нет, не ненавидишь.

– Поверь. Так и есть. – Он бросает конфеты в рот. Я делаю то же самое. Какое-то

время мы хрустим.

Наконец он говорит:

– Я не знаю, что там на самом деле. Просто знаю, что мне сложно признать всю эту

историю с Богом. Особенно с тех пор, как папа... с тех пор, как умерла Керри.

Его сестра. Она погибла пять лет назад, когда отец Деклана напился и разбил

машину, в которой они ехали. С тех пор Деклан больше не видел своего отца, но я знаю, что он чувствует себя ответственным за все произошедшее.

Он не виделся с ним, потому что его отец в тюрьме.

Деклан смотрит на меня.

– И ты знаешь, что я не могу понять, как ты можешь во все это верить. После

всего, что сделал твой отец. – Еще одна пауза. – Но я не собираюсь отрицать. Для тебя

это важно. Мне не нужно быть говнюком по этому поводу.

Он прерывается, но, похоже, собирается сказать что – То еще, так что я жду.

– Этот шрам на твоем запястье, – говорит он. – Он похож на два полукруга.

Я замираю. Я знаю, о каком шраме он говорит.

Я помню, как его получил.

Мне было семь. Мы постились два дня. Я был так голоден, что даже мысли о еде

вызывали головокружение. Даже воспоминание об этом вызывает головокружение.

«Пожалуйста», – сказал я своему отцу. – «Пожалуйста, мы можем что-нибудь

поесть?»

Он включил плиту.

И я наивно поверил, что это значит, что он собирается приготовить еду.

– Рев, – мягко говорит Деклан. – Нам не обязательно об этом говорить.

Моя рука крепко обхватывает запястье, скрывая шрам двумя слоями ткани. Я не

дышу. Это была одна из последних вещей, которые мой отец со мной сделал.

Я заставляю себя вдохнуть. Смотрю на свои пальцы.

– Что по поводу шрама?

– Я не мог понять, откуда он взялся, пока нам не исполнилось примерно пятнадцать

лет. Газовая горелка на плите, так? Я знаю обо всем остальном, но это... узнав об этом... я

никогда никого так не ненавидел, Рев. Я спросил Джеффа, как его найти. Мне хотелось его

убить. – Он вытряхивает еще немного тик-так, будто бы хочет уничтожить упаковку. –

Черт возьми, думая об этом, мне хочется найти и убить его прямо сейчас.

– Ты спрашивал Джеффа? – Я таращусь на него. – Ты мне никогда не говорил об

этом.

– Он просил меня не говорить тебе. Он сказал, что это тебя расстроит.

Очень странно слышать, что у них был разговор, о котором я ничего не знал.

– Но этот шрам... он ведь не самый худший из всего.

Деклан швыряет упаковку в прикроватный столик и разворачивается ко мне.

– Господи. Ты издеваешься? Все это самое худшее, что могло с тобой случиться, Рев. Все! Ты даже не можешь носить футболки с короткими рукавами! Ты когда-нибудь

был в бассейне? И не рассказывай мне, что Джефф и Кристин ни разу за последние десять

лет не хотели пойти на пляж. Мы всего в двух часах езды от океана! И этот ублюдок

прикрывался тем, что говорил, что все, что он делал с тобой – было во имя Господа, и

каким-то образом ты в это поверил. Ты думаешь, что Бог спас тебя от него. Черт, ты

находишь немного тишины и покоя в моем доме, и думаешь, что это Бог привел тебя сюда.

Ты хоть представляешь, как это звучит?

Я вздрагиваю.

– Рев, – говорит он. – Если ты хочешь верить в Бога – пожалуйста. Если ты хочешь

обсуждать теологию – ладно. Если хочешь верить, что какая-то высшая сила дала тебе

защиту – ладно. Но каждая отметина на твоем теле – это дело рук твоего отца. Твоего

отца. Ты пережил то, что он с тобой сделал. Ты сам выбрался оттуда. И ты сам пришел

сюда сегодня. Ты, Рев. Ты это сделал.

Я не могу дышать. Он никогда не говорил мне такого. Я чувствую себя так, будто я

сделан из камня, а Деклан проткнул меня зубилом, оставляя трещины на поверхности.

Внезапно я понимаю, что не могу рассказать ему о письме. И о сообщениях. Не

сегодня. Он не сможет понять, почему я послал первое сообщение. И не сможет понять, почему я позволил этому продолжаться.

– Ты в порядке? – спрашивает Деклан.

Мое дыхание дрожит.

– Ты знаешь историю о Блудном Сыне?

– Господи. Рев...

– Знаешь?

Он вздыхает.

– Не полностью.

Я рассказываю ему историю.

Он слушает. Когда я заканчиваю, он спрашивает:

– И какое отношение это имеет ко всему этому?

– Который из них я? – наконец спрашиваю я.

– Рев...

– Я не остался со своим отцом. Так что, очевидно, я не послушный сын.

– Чувак.

– Но значит ли это, что если я