себя мысли о Шае Тале, ее первом мужчине, и ласкал нежную кожу под одеждой. Мы не торопясь раздевали друг друга. Время от времени она останавливалась, словно перед невидимым барьером, но потом преодолевала его, и мы двигались дальше. Когда мы избавились от одежды, я скользнул языком вниз по ее телу и нежно прикусил мякоть внутренней стороны бедра, осторожно пробуя на вкус кожу вокруг заветного черного треугольника. Ее дыхание сбилось, и она потянула меня к себе. Одной рукой она обняла меня за талию, а вторую опустила ниже, лаская меня. Я приподнялся на локтях и в темноте различил ее точеное белоснежное тело. Наконец почувствовав меня в себе, она издала первый глубокий стон.

Спустя час мы лежали на кровати моей сестры. Она зарылась головой мне в грудь.

– Не может быть, – сказала она.

– Чего не может быть?

– Чтобы такое чудо происходило от ситра ахра[11].

– От чего?

– От дурного начала.

– Оно происходит не оттуда.

– А откуда?

До встречи с Кравицем у меня оставалось четверть часа. Я осторожно отодвинулся и встал. В ее глазах вспыхнула обида:

– Ты уходишь?

– Да. Мне надо торопиться. Полиция вот-вот до меня доберется.

Я совсем забыл, что она проспала все последние события.

– Издан приказ о моем аресте. Полиция думает, что это я ограбил алмазные мастерские.

– Но ведь это неправда.

– Да. Но я должен это доказать.

– Я хочу быть с тобой.

Я нагнулся и поцеловал ее в обнаженное плечо.

– Прости, дорогая, но мне нужно идти.

Я осторожно вышел из дома. Все было спокойно. Я сел в машину, медленно доехал до светофора, а там газанул и проскочил на красный свет. Насколько я мог разглядеть в зеркало заднего вида, никто за мной не следил. Спустя несколько минут я уже был у себя. Кравиц приехал раньше меня и, слегка ошарашенный, бродил по квартире, пытаясь навести хоть какой-то порядок.

Когда я вошел, он резко обернулся и наставил на меня пистолет. Я закрыл дверь. Застекленная рамка со знаменитой фотографией Картье-Брессона – мужчина бежит через лужу над собственным отражением – с грохотом упала на пол и разбилась. Кравиц инстинктивно протянул руку поднять ее.

– Брось. Что слышно?

– Кляйнер задержан, его бумаги изъяты. Красавчик вместе с другими начальниками окружных управлений – на встрече с министром, значит, раньше шести-семи часов Кляйнера не выпустят. Следовательно, в пятничных газетах он ничего напечатать не успеет. Но насчет воскресного номера не уверен.

– Как он себя вел?

– Уши до сих пор болят.

– Ты выяснил, почему выписали ордер на мой арест?

– Да. Никто всерьез не купился на эту историю с отпечатками пальцев. Но вчера Гольдштейну и Чику поступил анонимный звонок. Звонивший посоветовал арестовать Реувена Нудкевича, хозяина одной из ограбленных мастерских. Они его допросили, и он согласился пойти на сделку со следствием и дать показания против соучастников. Чик говорит, что все это ему не понравилось и что он еще никогда не видел человека, который с такой радостью соглашался бы выступить в этой роли, но Гольдштейн был на седьмом небе от счастья, а поскольку следствием руководит он, Чик ничего не смог сделать.

– И какие он дал показания?

– Именно такие, как ты думаешь. Что ты спланировал ограбление и был главным исполнителем, а бриллианты сейчас у тебя. После этого Гольдштейн пошел к начальнику управления, и они решили, что нечего тебе гулять на воле, когда против тебя столько улик.

– Прелестно.

– Джош.

– Что?

– Почему они хотят подставить именно тебя?

– Ты помнишь, что ответил Эдмунд Хиллари в ответ на вопрос, почему он взобрался на Эверест?

– «Потому, что он есть».

– Именно.

Мы в спешке распрощались. Напоследок он сказал:

– Тебе надо отсюда убираться. Через час дом будет под плотным наблюдением.

Я быстренько собрал небольшую сумку – несколько свитеров, трусы, носки – и свалил оттуда. Я не совсем представлял себе, куда мне податься, и поехал на улицу Ха-Яркон. Оставил машину на стоянке и вошел в отель «Амбассадор», возле старого здания Оперы. В вестибюле мне с усталым дружелюбием улыбнулись несколько пожилых проституток. Я улыбнулся им в ответ. Если бы я этого не сделал, одна из них наверняка запомнила бы меня, а это мне было ни к чему. Я подошел к одной из них, самой молодой, и спросил на английском, найду ли ее здесь позже.

– Я всегда здесь, сладенький.

Я заплатил наличными за два дня вперед. Администратор с любопытством уставился на пачку купюр, исчезающую в моем кармане, и я одарил его самой зловещей своей улыбкой. Он молча протянул мне регистрационную книгу. Я вписал свое имя: «Уинстон Черчилль» – и стал подниматься по лестнице. Через один пролет до меня донесся его голос:

– Вы прекрасно потрудились, защищая Британию.

– Прошу прощения, – ответил я. – Я не говорю на иврите.

Комната была довольно замызганная, но простыни, по крайней мере, были чистыми, а замок не производил впечатления такого, взломать который можно секунд за двадцать. Я не стал распаковывать вещи, поставил сумку в шкаф, вышел на улицу, поймал такси и поехал в ешиву. Пользоваться своей машиной мне не хотелось, чтобы не привлекать внимания.

На этот раз попасть к рабби оказалось проще простого. Парень, подпиравший дверной проем, был из той четверки, что пыталась преградить мне путь в прошлый раз. Я буркнул в его сторону нечто неопределенно неодобрительное, и он предпочел прикипеть к своему месту и не задавать вопросов. Я поднялся наверх, из вежливости постучался и вошел. Рабби сидел перед огромной книгой и что-то объяснял на идиш трем парням, которые слушали его, благоговейно ловя каждое слово. Запахи Рели все еще были на мне и, казалось, ощущались даже сквозь куртку, и на миг я почувствовал себя очень виноватым. Рабби поднял голову, взглянул на меня, будто не узнавая, а потом кратко что-то произнес. Трое парней встали и вышли. Не дожидаясь приглашения, я сел. Рабби смотрел в окно. Я проследил за его взглядом. Снаружи начинали собираться вечерние облака. Серые бесформенные фигуры, закутанные в тяжелые плащи, медленно двигались, неся в руках пластиковые пакеты. Он повернулся ко мне. Кресло под ним слегка скрипнуло. В его глазах стояла глубокая печаль, и мое чувство вины усилилось.

– До меня доходят разные слухи о тебе, Егошуа.

– Хорошие, я надеюсь.

– Я бы так не сказал.

– Рабби, позвольте дать вам совет.

– Конечно.

Я в точности повторил фразу Жаки: «Не каждая вещь такова, какой кажется снаружи».

– Я знаю, Егошуа, знаю. С чем ты пришел?

– Ваша ешива владеет двумя мастерскими по огранке алмазов в Рамат-Гане?

Он отмахнулся:

– Я