– Да. Инспектор еще немного покричит. Но они все равно ничего нам не сделают. Ты сам видел эту статью. Они не хотят привлекать федералов. Или ты думаешь, что миссис Эдвин неожиданно решит донести на нас в полицию?

В статье, опубликованной одним из крупных журналов, не было ни слова о смерти Джоан Ривз. Казалось, она никого не интересовала. Ее жизнь и семья не были особо интересны ни прессе, ни общественности. Обычная девушка, ушедшая слишком рано. В стране таких сотни каждую неделю. А вот жуткая смерть богатой девушки в элитном университете – что-то определенно интересное для стервятников-журналистов.

И так было всегда. Шон мельком слушал рассуждения Рейчел на своей единственной паре по криминалистике и помнил две простые истории, что она приводила в пример. Тед Банди и Генри Риджуэй. Жертвами Банди становились молодые красивые студентки из обеспеченных семей. Каждый эпизод – отдельная трагедия, десятки привлеченных детективов, сотни книг и статей. Второй серийный убийца выбирал женщин с низкой социальной ответственностью. Их пропажа никого не заботила, поимка убийцы с Грин-Ривер была скорее счастливым стечением обстоятельств.

Люди не равны. И равными никогда не были. На протяжении всей истории существовала социальная стратификация, неравноправие, дискриминация. Это ведь так в духе человека – ненавидеть кого-то, кто не похож на него самого, кого-то, кто не вписывается в его ограниченную картину мира. Ненависть была всегда, причины придумывали разные. Однако всегда, во все века, каждая нация, каждая раса выбирала, на кого направить свой праведный гнев, подпитываемый религией, политикой и экономикой. Ненависть и смерть идут рука об руку, позволяют людям день за днем выплескивать свою природную агрессию, чтобы она не копилась, не переполняла до краев. Но был один парадокс: лишь смерть делала всех равными. Красной нитью она тянулась в фольклоре всех народов, память о ней была вшита в гены. Каждый человек осознавал, что в этом мире его жизнь – краткий миг, который рано или поздно обретет закономерный конец. Личное царство на глубине шесть футов, если повезет. Вдобавок соседство с червями, что неизбежно поглотят разлагающуюся плоть, удобряющую землю.

Нет, Шон такой участи точно не хотел. Традиционные похороны – кошмар наяву. Как можно смотреть, как тело близкого человека погружают под землю, как можно так отчетливо ощущать ледяное дыхание смерти и остаться прежним? Беннет решил для себя, что в завещании точно попросит о кремации, решил, что ни за что не согласится посетить ни одни похороны. Он не сможет бродить мимо бездушных надгробий и мельком видеть имена. Имена, что раньше носили настоящие люди, что жаждали жизни и исполнения желаний.

Он часто думал о смерти. Эти мысли коршунами нападали на него в ночи, внезапно мелькали посреди самых солнечных дней. Они не оставляли его, терзали, мучили. Шон отказывался принимать, что в один день он потухнет, как и миллионы людей до него. О нем никто не вспомнит спустя века, по нему не будут долго плакать. В конце концов от него не останется ничего, кроме холодного грязного камня на могильной земле. Забвение. Это выводило его из себя больше всего, сильнее чем небытие. Пустота не страшит, ведь она похожа на сон, а сон – это репетиция смерти.

– Сам посуди, у меня вдруг оказывается связка ключей от всех дверей. Подозрительно, да? – прошипел Шон, вырвавшись из пространных размышлений. По коридору послышался звук шагов двух пар ног. Друзья мигом среагировали, прижавшись к стене. В полутьме их вполне можно было не заметить.

– Ты уверена, что он сказал про это место? – протянул высокий девичий голос.

– Да, – резко оборвала ее Рейчел.

Шон ощутимо расслабился и отпрянул от стены. Обе студентки испуганно отшатнулись назад. На тощей темноволосой девушке платье было явно с чужого плеча. Беннет не знал, почему он был в этом так уверен. Отчего-то ему казалось, что не может Симмонс носить платья с таким вырезом. Да и длина пышной юбки оставляла желать лучшего.

– Вы вообще куда собрались? – недовольно пробормотал Джеймс. – Как вы в этом через забор перелезете?

– Через забор? – Голос блондинки дрогнул, она оглядела собственное облегающее платье не самой удачной длины.

Шон никак не мог вспомнить имя этой впечатлительной журналистки. Раньше она казалась такой яркой, искрящейся, а сейчас стушевалась, сливалась с фоном и меркла на фоне стремительно закручивающихся событий.

– Перелезем, – уверено заявила Рейчел. – Идем быстрее.

От запасного выхода до границы территории было метров двести. Это было единственное место, где забор не превышал двух метров. Парни с легкостью пробежали это расстояние за полминуты. Рейчел вскоре догнала их, а Оливия аккуратно кралась, чтобы не стучать каблуками.

– Зачем ты ее позвала? – Джеймс закатил глаза.

– Она моя подруга, – прошипела девушка.

– Меньше разговоров, перелезай, – скомандовал Шон.

Рейчел с сомнением оглядела проволочный забор и поблагодарила всех богов за то, что каблуки Оливии ей не подошли. В старых добрых кроссовках гораздо комфортнее.

– Я никогда не перелезала через забор, – напрямую сказала она.

– Все бывает впервые, так что пошевеливайся, – нервно проговорил Джеймс. – Давай помогу, – вздохнул он. Рейчел осторожно поставила ногу на руки Холланда, оттолкнулась и подтянулась на руках. Перекидывая ногу, она оцарапала голень о торчащую проволоку. – Быстрее!

Рейчел, тяжело дыша, спрыгнула по ту сторону забора и осмотрела царапину. Ничего серьезного, но кровь тонкой струйкой стекала по ноге. Вскоре рядом ловко приземлился Джеймс.

– Нормально? – нарочито небрежно спросил парень.

– Да, – энергично закивала Симмонс, стараясь понять, чувствует ли она вообще боль.

Оливия как раз добралась до компании друзей.

– Она не перелезет, – категорично заявил Джеймс. – У нас нет на это времени.

Шон кивнул и прошел несколько метров вдоль забора. Немного повозившись, он раскрыл небольшой проход.

– Какого черта? – нахмурилась Рейчел.

– Так было веселее, – не скрывая смеха, проговорил Шон. Оливия благодарно кивнула и протиснулась в образовавшуюся дыру.

Как только последние смешки стихли, все почувствовали страх. По мере отдаления от освещенной территории кампуса становилось все темнее. Сквозь высокие кроны деревьев едва пробивался свет. От слабого свечения телефонного фонарика становилось не по себе. Тишина давила. Шону то и дело казалось, что он слышит чьи-то еще шаги. И сердце, непонятно почему, бешено билось где-то в горле.

– Эй. – Беннет больше не мог выдержать эту давящую тишину. – Почему вы вообще согласились пойти с нами? Вдруг мы и есть убийцы.

Шон признал, что он никогда не был хорош в разряжении обстановки. Оливия чуть отшатнулась и прижалась всем телом к Рейчел, будто та могла ее защитить.

– Очень мала вероятность встречи двух убийц, – ледяным тоном бросила Рейчел, шагая вперед.

Все молчали.