Шрифт:
Закладка:
Птах и фараон. Иллюстрация рельефа на колонне храма Сенусерта I, Карнак
Образ Птаха начинает занимать важное место в текстах и иконографии с эпохи Нового царства. В правление XIX династии его культ становится одним из основных. Об этом свидетельствует тот факт, что Рамсес II назвал его именем один из четырех корпусов своего войска, отправленного на битву с хеттами при Кадеше[11] Другие три корпуса были обозначены именами Амона, Ра и Сета. Теперь культ Птаха распространился за пределы Мемфиса и почитался во всех крупных центрах, в том числе и в Фивах. Ему было посвящено отдельное святилище в храме Амона в Карнаке, которое продолжало достраиваться и расширяться. Особенно Птаха почитали в Дейр эль-Медине — знаменитом фиванском поселении ремесленников и строителей, в котором жили мастера, работавшие над созданием гробниц в Долине царей и Долине цариц. Здесь Птах выступал как покровитель ремесленников, и к нему обращались как к богу, который «слышит молитвы». Это было связано с тем, что еще с Древнего царства Птах ассоциировался с ремеслами. Верховный жрец Птаха в Мемфисе носил титул «великий начальник ремесленников». Кроме того, некоторые фараоны XIX династии носили имена собственные, посвященные Птаху. Так, например, имя царя Мернептаха переводится как «Тот, кого любит Птах», а Саптаха — «Сын Птаха». Большое внимание уделяют Птаху фараоны Рамсес II и Рамсес III, в храмах которых зафиксирован текст, известный в египтологии под названием «Благословение Птаха» — большая речь, с которой обращается Птах к царям как отец к сыновьям.
Иллюстрация статуи Птаха. Каирский музей
Самую важную роль Птах играл в мифах о процессе творения. В Мемфисе Птах почитался не только как главный городской бог, но и как демиург. Сведения об этом содержатся в т. н. «Памятнике Мемфисской теологии» — религиозном тексте, записанном на граните около 700 г. до н. э., при фараоне XXV династии Шабаке (в египтологии получил название «Камень Шабаки»). Какое-то время считалось, что по своему содержанию он восходил ко времени Древнего царства, однако, вероятнее всего, этот памятник является поздней архаизирующей стилизацией под III тыс. до н. э., и его следует датировать либо временем появления, либо эпохой Нового царства. Согласно этому источнику, Птах является верховным богом, творцом мира, богов и людей. Он создал мироздание с помощью божественного слова, зародившегося в сердце, поскольку по воззрениям древних египтян именно сердце являлось вместилищем мысли. В сердце Птаха появилась мысль о творении, о создании форм, что согласуется с его качествами бога-ремесленника и строителя. Реализовалась она при помощи произнесенного им слова, ставшего источником жизни. Вот как этот процесс описывается в тексте: «Возникла в сердце [мысль] в образе Атума, возникла на языке [мысль] в образе Атума. Велик и огромен Птах, [унаследовавший силу от] всех [богов] и их духов через это сердце… в котором превратился в Птаха, через этот язык… в котором Тот превратился в Птаха. Случилось, что сердце и язык получили власть над [всеми] членами, ибо они познали, что он [Птах] в каждом теле, в каждом рту всех богов, всех людей, всех зверей, всех червей и всего живущего, ибо он мыслит и повелевает всеми вещами, какими желает. Его Девятка богов пред ним в виде зубов и губ. Это — семя и руки Атума, ибо возникла Девятка в виде богов Атума через его семя и его пальцы, Девятка же богов [Птаха] — это зубы и губы в этих устах, называвших имена всех вещей из которых вышли Шу и Тефнут. Девятка создала зрение, слух ушей, дыхание носа, чтобы они осведомляли сердце. Ибо это именно оно выходить всякому знанию, а язык повторяет все задуманное сердцем… И случилось, что было сказано о Птахе: „Тот, который создал Атума и произвел богов“. Это Та-нен создал богов. Вышли из него все вещи: пища и еда, пища богов и все другие прекрасные вещи. И так было найдено и признано, что его сила больше, чем всех других богов. И был Птах доволен после того, как он создал все вещи и все божьи слова. И он родил богов, он создал города, он основал номы, он поставил богов в их святилища, он учредил их жертвы, он основал их храмы, он создал их тела по желанию их сердец»[12].
Прежде всего обращает на себя внимание влияние гелиопольской доктрины на мемфисскую теологию. Возможно, этот трактат был создан мемфисским жречеством как попытка противовеса гелиопольскому сказанию. В данном случае Атум рассматривается не как создатель, а как инструмент творения для Птаха. Кроме того, говорится о двух Девятках (Эннеадах), произошедших из Атума и Птаха. В качестве создателя божеств Птах сопоставляется с богом Татененом (Та-нен в тексте), имя которого означает «поднимающаяся земля». Он являлся персонификацией первого холма, возникшего из безначальных вод в начале творения. Его можно назвать мемфисским аналогом гелиопольского Атума, поднявшегося при создании мира на первобытный холм бен-бен. С эпохи Нового царства Татенен соотносился с Птахом как богом-создателем, но мог также символизировать саму землю Египта или ассоциироваться с богом земли Гебом.
Не трудно усмотреть в мемфисской теологии схожесть с представлениями о древнегреческом Логосе и с библейскими воззрениями на сотворение мира. Как известно, Евангелие от Иоанна начинается следующими словами: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (гл. 1, ст. 1–3). И далее: «И слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины» (гл. 1, ст. 14). Что касается учения о Логосе (древнегреч. λόγος — «слово», «речь», «понятие»), то оно разрабатывалось в трудах разных греческих философов, но представление о нем как о том, что было до бога или ассоциируется с самим богом, возникает у древнегреческого философа Гераклита (ок. 544–483 гг. до н. э.), который для обозначения высшего разума выбирает слово «логос». В дальнейшем онтологический смысл логоса разрабатывается в стоицизме, а особенно раскрывается в трудах иудейско-эллинистического мыслителя Филона Александрийского (25 г. до н. э. — 50 г. н. э.), проживавшего в Александрии — центре философии эпохи эллинизма. Его логос трактуется как внутренний разум и замысел мира у Бога, который исходит вовне, творя