— Что она сказала? — спросил я у переводчика.

— Она говорит, что вы могли погибнуть. Зачем спасали ангольского лётчика? — перевёл он мне.

Марик мило улыбнулся, а Костя просто пожал плечами. Теперь все ждали, что я как-нибудь отвечу на вопрос дамы.

— Переведи, что мы своих не бросаем. Вот и спасали Фронте, — ответил я.

Девушка скромно улыбнулась и заспешила к медицинскому автомобилю. Теперь пора идти на разговор с полковником.

Совенко не стал с нами общаться на стоянке. Мы поехали в расположение полка, где сели в классе предполётных указаний. К нам присоединились Гусько и Штыков, которые уже были в гражданке.

— Мой первый вопрос будет таким — можно ли было избежать боя? — спокойно спросил Тимур Борисович.

— Весь налёт ЮАРовцев был враждебным, — сказал я, поправив повязку на руке. — Демонстративными действиями там и не пахло.

— У тебя что, Барсов? Слышал, что ты с Родиным во многом не согласен, — задал вопрос Совенко.

От кого-то же узнал такие подробности товарищ полковник. Правда, Марик так возмущался, что его могли бы и в Кремле услышать.

— Да, есть пара вопросов, где наши мнения не совпадают, — сказал Марк. — Я вот больше брюнеток люблю, а он к цвету волос девушек сильно не привязан…

На секунду подумал, что Марк и правда сейчас начнёт меня обвинять. Хоть он и «сморозил» ерунду, но настроение это подняло всем. Кроме Совенко.

— Ты так в цирке на Цветном будешь шутить! — громко перебил Марика Тимур Борисович. — Я конкретно спросил, почему нельзя было просто выйти из боя, не сбивая «Миражи»?

Вместе с Марком мы рассказали о ходе всего боя. Сам я понял, что других вариантов нам вырваться из ловушки не было.

Совенко внимательно выслушал и посмотрел на Штыкова.

— А что со связью было? — спросил Валентин Николаевич.

— Постоянные помехи. Такое ощущение, что нас подавляли средствами радиоэлектронной борьбы, — ответил я.

— Вас тоже, Ренатов? — спросил Совенко у Дамира.

— Подтвердил. Между собой ещё можно было общаться, а вот с командным пунктом связь появилась, только когда вышли из боя.

Совенко задумался, а Штыков подошёл к окну, открыл его и закурил. Полковник ещё несколько минут расспрашивал подробности сегодняшнего дня.

Пока шли разговоры о нашем маневрировании, применении ракет, я вспомнил, кто уже применял подобный сценарий боя.

В 1970 году израильские ВВС провернули нечто подобное, только в больших масштабах по отношению к советским истребителям во время боевых действий в Египте.

Вряд ли кто-то в этом времени знает все подробности того воздушного боя. В будущем он обрастёт легендами и небылицами. Одно неизменно — для наших лётчиков результат был неутешительный.

Сегодня элементы из того тактического плана не сработали. Неужели, мы с Марком оказались более подготовленными, чем советские авиаторы 1970 года?

— Значит, слушаем все сюда. В «Центр» я сегодня доложу об этом столкновении. Посмотрим, что они скажут. Пока что никаких полётов в сторону южной границы. Продолжаем обучение, — сказал Тимур Борисович и вышел из кабинета.

Следующие пару дней я с Мариком и Костяном пытались отыскать Фронте. Но разгильдяйство в армии таково, что легко можно потерять человека. Даже если он серьёзно ранен и у всех на виду был спасён.

Искать нам пришлось в военном госпитале.

Лечили в нём не только военнослужащих, но и простое население. Кто-то даже приехал из ближайших деревень.

Одну из таких сцен приезда деревенского жителя мы и наблюдали на входе в приёмное отделение.

— Я не понимаю. Что вы говорите? — размахивал руками кубинец, который работал здесь.

Анголец тряс какими-то бусами перед ним, но кричал совершенно не на португальском, и уж точно не на испанском.

— Что-нибудь понимаешь? — спросил я у Марика.

— Ничего, — ответил он, наблюдая, как анголец тычет себе в паховую зону.

— Может, он в туалет хочет? — спросил Бардин.

— Ехать с деревни, чтобы воспользоваться туалетом в военном госпитале — очень сложный путь, чтобы облегчиться, — предположил я.

К деревенскому жителю прибежал один из медицинских работников и заговорил с ним на понятном ему языке. Они ещё и обнялись при этом.

— Наверняка, родственники, — заметил Марик.

Мы подошли к кубинцу, который заканчивал разговор с ангольцем-медиком. Когда мы попросили нам объяснить, в чём была проблема, то удивлению не было предела.

— Он не может быть со своей женой. Супружеский долг исполнять не получается, — ответил нам на ломанном русском кубинец.

— Настолько критично? — спросил Бардин.

— Позор на всё племя, а он… короче, вождь там какой-то, — отмахнулся кубинец. — По-португальски не говорит, а знает только язык своего племени. Хорошо, что у нас тут есть те, кто его понимает. Вы на какие-то процедуры?

Я посмотрел по сторонам. Описывать разруху госпиталя нет смысла. Много раненых, которые сидят здесь и ждут, когда их отправят в отделение. Качество уборки оставляет желать лучшего. Со всех сторон крики, возмущения и просьбы о воде и лекарствах.

— А какие у вас есть? — спросил Марик. — Я бы себе родинку удалил на спине, — сказал он и начал расстёгивать форму.

— Уймись! Нашёл, где косметологические процедуры делать, — остановил я его.

— Тут не самая лучшая обстановка для такого обслуживания, — пожал плечами кубинец.

— Сюда лётчика привезли ангольского. Фронте зовут, — сказал Костя, и кубинец полез в записи.

— Есть такой. Третий этаж, хирургия.

— Можно у вас халаты позаимствовать? — спросил я, вспоминая, что в госпиталях в верхней одежде ходить нельзя.

— Вы так идите. Здесь на халаты не смотрят, — улыбнулся кубинец.

Поднявшись на третий этаж, мы подошли к постовой медсестре. Она сказала, что Фронте в палате с номером 3.

Зайдя в палату, мы никого там не обнаружили. Все койки заправлены, а на одной и вовсе нет ничего. Влажную уборку проводила темнокожая женщина преклонных лет. Увидев, кто вошёл, она посмотрела на нас вопросительным взглядом.

— Советикус мы, — представляется Марк, но женщина не реагирует.

— Мы к пациенту! — по слогам произносит Бардин, но от женщины ноль реакции.

— Вы нас понимаете? — произношу я одну из немногочисленных фраз, которую выучил на португальском.

Женщина глубоко вздыхает, ставит швабру к стене и выходит куда-то