Маркиз скрипнул зубами и поспешил к Удачнику, распределявшему участки для работы. Тот хотел выслужиться перед опасным рабом и выделил фор Корстеду местечко поближе ко входу, однако Радремон так на него зыркнул, что надсмотрщик побледнел не хуже иллита и отступил в сторону, освобождая дорогу.

Дойдя практически до самого конца извилистого тоннеля, маркиз обнаружил Банарва, стоявшего у входа пещеру. Тот, поставив лампу на пол, замер с поднятой рукой, в которой сжимал осколок камня, и вглядывался во тьму прохода.

— Что там? — спросил Нал, не удержавшись.

— Заткнись. — не оборачиваясь, процедил дварф. — Помешаешь — убью.

— Да что такое сегодня! — иллит обиженно подобрал щупальца и отошел в сторону, а фор Корстед заглянул через голову коротышки.

На первый взгляд пещера выглядела такой же, какой они оставили ее накануне. Испещренные ударами кирок стены, разбросанные по углам груды битого камня и толстый слой пыли, успевшей осесть за ночь и готовившейся взвиться в воздух, чтобы медленно убивать посмевших нарушить ее покой рудокопов. Однако, приглядевшись, Радремон заметил странное шевеление в том месте, где вчера рухнул убитый им Одбер.

Крысы.

Небольшим копошащимся ковриком, они покрывали участок пола, вылизывая засохшую уже кровь. Сплошная мешанина из черной шерсти, розовых лап и длинных извивающихся хвостов.

Луиза терпеть не могла грызунов.

Случайное воспоминание о никогда не существовавшей жене отнюдь не улучшило настроение маркиза, и он хотел уже зайти внутрь, как тут Банарв, резко махнул рукой, посылая вперед свой метательный снаряд. Удивительно, но несмотря на плотность расположения крыс, он умудрился промазать, и животные с писком бросились врассыпную.

— Мать моя отец! — принялся браниться дварф. — Да чтоб этих мерзких тварей! Как можно было промахнуться?

Он продолжал ругать себя, крыс, неудачный камень и внезапный порыв ветра, который ему и помешал, а фор Корстед, подобрав с земли булыжник, прицелился в последнего замешкавшегося грызуна. Раздался хруст, треск и зверек рухнул с размозженной в блин черепушкой.

[Крыса повержена.]

[Получен 1 опыт.]

Всплывшие сообщения немало удивили маркиза. Он подошел к агонизирующему тельцу и получил еще одно.

[Получена 1 трофейная монета.]

Опыт и монеты за крыс? Да это просто праздник какой-то! Ну-ка где тут еще?

Фор Корстед наклонился, чтобы подобрать новый камень, как тут в него врезался и чуть не уронил подбежавший со спины дварф.

— Мое! — бешено вращая глазами, крикнул бородач, подняв с земли тушку.

Он спрятал трофей за спину и встретился взглядом с Радремоном. В его глазах маркиз прочитал смущение, но и готовность стоять до конца. Бездна забери, на кой ему труп крысы? Неужели хочет съесть? Хотя кто их знает, этих гномов — в смысле дварфов — нового мира.

— Я до сих пор не сказал О’Грэлди про твои проделки и про то, что я видел этой ночью. — сказал Банарв, многозначительно глядя на фор Корстеда. — Поэтому крыса моя! И тебя меня не запугать. — добавил он, после чего слегка попятился.

— Больно надо. — буркнул Радремон. — Но зачем…

— Не твое дело. — оборвал его бородач. — Кирку в руки и вперед, работать.

Пятясь, он отошел в дальний угол пещеры, спрятал крысу под грудой обломков, воровато посмотрел на иллита и начал добить стену, не слишком удаляясь от мохнатого трофея.

— Я чего-то не понимаю? — спросил маркиз у Нала, предварительно с сожалением убедившись, что больше грызунов вокруг не осталось.

— Это я не понимаю, какая муха тебя сегодня укусила. — скрестив руки на груди, отозвался Налланномом. — А еще как, во имя утонувшего спасителя, твои ладони успели зажить за ночь? Это что — тоже родовое умение?

— Типа того. — не стал вдаваться в подробности фор Корстед.

Иллит возмущенно фыркнул и попытался покрепче схватить кирку, но тут же зашипел от боли. Корка на его руках лопнула, а из-под нее засочилась сукровица. Однако Нал не сдавался и упрямо продолжал сжимать древко, глядя строго перед собой слезящимися глазами.

— Ладони замотай. — бросил Радремон и сам помог товарищу, оторвав очередной лоскут от штанов.

Может вся его жизнь и была бессмысленной иллюзией, порожденной жестокими богами, может и сам он являлся игрушкой, которую неведомый кукловод дергал за ниточки, но одно маркиз понимал точно — какие бы цели, вырвавшись из-под контроля, он не ставил перед собой, в одиночку их достичь весьма затруднительно. Особенно первое время. А потом… Потом будет видно.

Данж заполнило многоголосое эхо десятков кирок, вгрызающихся в каменную породу. Скорбным перезвоном оно лилось, нарушаемое лишь надсадным кашлем вдохнувшего пыли раба или чьей-то отборной руганью от упавшего на ногу булыжника. Удивительная симфония, написанная нотами боли на листах душ, обреченных умереть во тьме.

Присоединился к ним и фор Корстед. Он еще раз огляделся в поисках поблескивающих в свете лампы крысиных глаз и принялся неумело крушить стену, будто она виновата во всех его бедах и тревогах. Получалось чуть лучше, чем накануне, но ни в какое сравнение с навыком дварфа.

Кажется Радеремон видел в магазине свиток с начальными умениями горняка, вот только ему и в голову не пришло тратить на тот деньги. И так пришлось раскошелиться на внеплановое заклинание. Впрочем, если монеты и опыт дают даже за крыс, шансы на скорое приобретение выбранной магии заметно подросли. Осталось лишь придумать способ найти и укокошить шестнадцать грызунов.

А еще неплохо бы вычислить крысиного короля. За него наверняка дадут больше. Правда, что из себя этот король представляет маркиз помнил смутно. А может это вообще из сказки какой-то. Бездна! Как же тяжело, когда не можешь быть ни в чем уверен.

Глава 21

Ханиамона и Тулиамона — серебряная и алая луны — горделиво плыли по небу, безразлично взирая на высыпавших из шахты рабов.

По легенде, когда-то это были две сестры, прекрасные, словно восход, отраженный от глади величественного океана, и пылкие, подобно всепоглощающему лесной пожару, вспыхнувшему после засушливого лета.

Старшая — Ханиамона — беззаветно любила Небо. Днем и ночью она часами лежала на лугу, с одинаковым трепетом любуясь то лазурной высью, то безграничной тьмой, испещренной искринками звезд. Иногда она вскакивала, чтобы со всей страстью поклясться возлюбленному в вечной преданности, а потом долго рыдала, не получив ответа. Но от этого ее любовь не ослабевала, а только крепла.

Тулиамона же души не чаяла в старшей сестре. Занимаясь домашними делами, она нет-нет да бросала полные обожания взгляды на Ханиамону. А когда та грустила, отвергнутая Небом, грозила ему кулаком, одновременно печалясь вместе с сестрой и радуясь, что сможет прожить рядом с ней еще один день.

Однажды, когда Ханиамона в очередной раз страдала, изливая слезы на и без того сырую