Шрифт:
Закладка:
I. Гийом Франсуа Бертье, блестящий иезуит, редактировавший журнал «Journal de Trévoux», отметил в июльском номере 1759 года: «Установился обычай называть философами тех, кто нападает на явленную религию, и «гонителями» тех, кто сражается в ее защиту».1
II. Рукопись хранится в Национальной библиотеке.
ГЛАВА XIX. Дидро и «Энциклопедия» 1713–68
I. БЕССМЫСЛЕННЫЕ ГОДЫ: 1713–48
Он родился 5 октября 1713 года в Лангре в Шампани, в тридцати восьми милях от Дижона. Его отец, Дидье Дидро, был столяром, специализировавшимся на хирургических инструментах; семья занималась столовыми приборами на протяжении двухсот лет. Дени не унаследовал от своих предков довольную стабильность занятий и убеждений, но он не переставал преклоняться перед простой честностью и тихим милосердием своего отца. «Сын мой, сын мой, — так цитировал его Денис, — отличная подушка — это подушка разума, но я нахожу, что моя голова еще мягче покоится на подушке религии и законов»;1 Здесь в одном предложении прозвучали два голоса Франции XVIII века. Другой сын стал священником, заклятым врагом Дени. Сестра ушла в монастырь.
Денис и сам склонялся к священству. С восьмого по пятнадцатый год он посещал иезуитскую школу в Лангре; в двенадцать лет он был пострижен в монахи, надел черную рясу, практиковал аскетизм и решил стать иезуитом. Позже он объяснил это буйством своих флюидов: он принял «первые стимулы развивающейся сексуальности за голос Бога».2 Дидье радовался новому призванию сына и с радостью отправил его в Париж (1729), чтобы зачислить в иезуитский Коллеж Луи-ле-Гран. Там в 1732 году юноша получил степень магистра. Но, как и во многих других случаях, иезуиты потеряли послушника, отточив его ум. Дени обнаружил, что в Париже борделей даже больше, чем церквей. Он сбросил рясу и набожность и стал подмастерьем адвоката. Вскоре он забросил юриспруденцию и вступил в десятилетний период преходящих занятий и чердачной нищеты. После долгого терпения отец лишил его пособия, но мать присылала ему тайные субсидии. Денис занимал деньги и иногда возвращал. Он обучал мальчиков математике, писал проповеди для священников, служил у книготорговцев. При этом он продолжал изучать математику, латынь, греческий и английский языки и неплохо овладел итальянским. Он был беззаконен, но жаден до знаний и жизни. Он так и не научился дисциплине, но зато научился почти всему остальному.
Кошелек пуст, железы полны, он влюбился и решил жениться. Антуанетта Шампион была старше его на три года и восемь месяцев, но она была женщиной. Она упрекала его в распутной молодости; он уверял ее, что это прелюдия к супружеской верности; он будет ее верным товарищем навсегда. «Именно тебе адресованы мои последние любовные письма, и пусть небеса покарают меня как самого злого из всех людей, самого предательского из всех людей, если когда-нибудь в своей жизни я напишу хоть одно письмо кому-нибудь еще».3 Его самые лучшие письма нарушили эту клятву. Мать Антуанетты, поддавшись слезам дочери и беглому языку жениха, согласилась на брак при условии, что он заручится согласием своего отца. Дидро собрал достаточно средств, чтобы оплатить проезд в карете до Лангра, расположенного в 180 милях.
Прибыв на место, он поразил отца тем, что получил от него гранки своего перевода с английского истории Греции. Дидье предложил поддержать его в любой карьере, которую выберет Денис; но выбор должен быть сделан. Юноша заявил о своем желании жениться; отец упрекнул его как беспечного неблагодарного; сын ответил дерзостью и поклялся жениться с отцовского согласия или без него. Дидье заточил его в местный монастырь. Дени сбежал, прошел девяносто миль до Труа, поймал там карету и вернулся в Париж.
Но мадам Шампион была настроена решительно: ее дочь не должна выходить замуж за человека, оторванного от родителей и родового гнезда. Дидро, живший почти без гроша в затхлой комнате, тяжело заболел. Антуанетта, узнав об этом, бросилась к нему и потащила за собой мать; сопротивление матери было сломлено. Вместе они ухаживали за больным философом, и 6 ноября 1743 года «Нанетта» и ее «Нино» (так они называли друг друга) соединились в полночь в маленькой церкви, где процветали тайные браки. Девять месяцев спустя они радовались рождению дочери, которая через шесть недель умерла. На свет появились еще трое детей, из которых только один пережил детство. Антуанетта оказалась верной женой, но неадекватной спутницей жизни, совершенно не способной следить за интеллектуальными полетами мужа и недовольной его ничтожными заработками в качестве переводчика. Он вернулся в свои бакалаврские кафе, жил на кофе, играл в шахматы. К 1746 году он завел любовницу, госпожу де Пюисье. Для нее он написал свои «Философские размышления», «Непристойные бижу» и «Письмо об авеуглах».
Он уже давно поддался очарованию философии, которая влечет нас все дальше и дальше, потому что никогда не отвечает на вопросы, которые мы не перестаем задавать. Как и большинство вольнодумцев того века, он был потрясен своими интеллектуальными корнями, читая Монтеня и Бейля, находя почти на каждой странице «Эссе» и «Словаря» какую-то захватывающую мысль. Возможно, благодаря богатым ссылкам Монтеня на языческую классику, его потянуло к дальнейшему изучению греческих и римских философов — особенно Демокрита, Эпикура и Лукреция; сам он был «смеющимся философом» своего века, материалистом, кипящим духом. Он не мог позволить себе посетить Англию, как Вольтер и Монтескье, но научился охотно читать по-английски, даже наслаждаться ее поэтами и драматургами; мы увидим, как он откликается на чувства Томсона и защищает, подобно Лилло, драму жизни среднего класса. Его взволновал призыв Фрэнсиса Бэкона к покорению природы путем организованных научных исследований, и он стал превозносить эксперимент как высший инструмент разума. Он посещал лекции по биологии, физиологии и медицине — теперь уже в эти годы становления, а затем при подготовке
