Шрифт:
Закладка:
* * *
Особая привязанность Александра III к Гатчинскому дворцу вызывала у современников невольные ассоциации между ним и Павлом I. Несмотря на полное несходство внешности и характера императоров, многие в окружении Александра III говорили о какой-то их неуловимой близости. Сходство усиливалось и тем обстоятельством, что жены императоров были полными тезками. Образ этого представителя династии Романовых сопровождал Александра Александровича с детства. Шести лет от роду, в форме рядового лейб-гвардии Павловского полка он стоял на часах у памятника Павлу I в Гатчине при его открытии 1 августа 1851 года. Интерес к своему прадеду у Александра Александровича никогда не угасал. В Гатчинском дворце сохранился архив Павла I, который пользовался неизменным вниманием царя. Он лично содействовал документальному изданию «Архива Государственного совета в царствование Императора Павла I». Когда княгиня М.А. Мещерская (урожденная Панина) прислала ему документы из семейного собрания с целью опровергнуть участие в заговоре против Павла I графа П.И. Панина, император, хотя и не согласился с этой версией, попросил разрешения оставить их у себя (Твардовская В.А., 1997). Кабинет Павла в Гатчинском дворце сохранялся в неприкосновенности. Его украшал портрет императора в облачении гроссмейстера Мальтийского Ордена. На отдельном столике лежало принадлежавшее Павлу Священное Писание. Как рассказывали впоследствии дворцовые слуги, Александр III приходил сюда молиться. К концу своего царствования государь больше чем кто-либо знал о Павле I – этом едва ли не самом загадочном из русских самодержцев. Многих добрых слов заслуживает деятельность Александра III на посту председателя Русского исторического общества.
Построенный для фаворита Екатерины II Г.А. Орлова Гатчинский дворец имел все, что положено быть в императорской резиденции, – бальные залы, картинные галереи, библиотеку, роскошные апартаменты. Дворец был одновременно и крепостью. Расположенный на лесистой возвышенности, окруженный озерами, он был защищен сторожевыми башнями, откуда потайные лестницы вели в царский кабинет. Имелся и подземный ход к озеру. В этом средневековом замке Александр III чувствовал себя по-настоящему дома. Он не любил Зимний дворец – свежи были воспоминания о взрыве, от которого чуть не погиб его отец. Возвращаясь из Петербурга в Гатчину, он, по свидетельству Марии Федоровны, от удовольствия начинал «отбивать шаг», прохаживаясь по замку. Императрица, тянувшаяся к светской жизни с ее балами, раутами, любившая общество, тяготилась пребыванием в Гатчине, хотя и смирялась с временной изоляцией, сознавая ее необходимость.
Для России было счастливой судьбой, что Александр Александрович был женат на женщине, таланты которой точно соответствовали ее положению. Русские люди искренне полюбили маленькую веселую датчанку, которая стала их императрицей, и Мария была олицетворением царского двора. Она наслаждалась приемами и балами. За обедом была тонкой и остроумной собеседницей. Обаяние неизменно делало ее средоточием общего внимания. Когда слышалась какая-нибудь веселая сплетня, Мария отнюдь не чуждалась ее передать. «Они танцевали мазурку по полчаса, – написала она однажды в письме. – Одна бедная дама потеряла нижнюю юбку, которая оставалась у нас под ногами, пока генерал не спрятал ее за горшком с цветами. Несчастная успела скрыться в толпе, прежде чем кто-либо понял, чья это юбка». Забавляясь недостатками людей, она была терпима к их слабостям. Императрица смотрела с состраданием на тяжелые испытания эрцгерцога Франца-Фердинанда, когда он нанес официальный визит в Санкт-Петербург в 1891 году: «он портил воздух, так как объедался на завтраках и обедах везде, где бывал, и чуть не скончался, получив чудовищное расстройство желудка. В последний вечер в театре он выглядел очень бледным и покинул представление рано и с мигренью» (Мэсси Р.К., 1992). Немногие теперь знают, что Мария Федоровна была прекрасной художницей, автором замечательных натюрмортов (некоторые из них сохранились и экспонируются в коллекции Серебряной палаты Копенгагена). Ей, любившей и ценившей музыку, посвятил двенадцать своих романсов Петр Ильич Чайковский. Близкое знакомство великого композитора и цесаревны началось с момента свадьбы Марии Федоровны, к которой П.И. Чайковский написал Торжественную увертюру, соединившую темы государственных гимнов России и Дании.
* * *
Александр III был одним из самых набожных самодержцев. Его вера – искренняя, неформальная – являлась выражением естественной тяги к опоре, которая была единственно твердой. Усиливать самодержавие без помощи Церкви в последней четверти XIX века стало невозможно. Ссылки на историческую традицию, самобытность «русского пути», отрицательный опыт конституционных государств оказывались недостаточными для подтверждения целесообразности существования самодержавной власти. Провиденциализм в идеологии самодержавия при Александре III получил ощутимое преобладание: идея царя-помазанника Божьего на земле первенствует в провозглашении монархии неизменной принадлежностью российской истории и вершиной ее государственности. Самодержец не только наследник династии, но и преемник кесарей. Божественное происхождение власти, Божий Промысел как основа его политики противопоставляются всем покушениям на неограниченную монархию как кощунственные и еретические (Твардовская В.А., 1997).
Исполнение церковных обрядов император почитал неуклонной обязанностью. Наиболее важные Богослужения (Великопостные на Страстной седмице или Пасхальные), он посещал в Исаакиевском, Петропавловском соборах или Александро-Невской лавре, истово молясь и наслаждаясь церковными песнопениями. Духовную музыку он любил более, чем светскую. Прекрасные службы проходили и в дворцовых церквах, где были собраны певчие высокого класса и исполнялись излюбленные царем грандиозные сочинения Бортнянского «Ныне силы», «Чертог твой», «Вкусите и видите», «Да исправится». Александр Александрович любил и простые обедни, совершаемые единственным священником в храмах Ливадии, в Царском Селе, Петергофе. Он охотно жертвовал на постройку новых церквей и восстановление древних, на монастыри[268], но был требователен к выполнению служб согласно установленной регламентации. Вторгаясь в сферу деятельности Синода, император проявлял внимание к некоторым частностям. Он искренне негодовал, не застав дежурного монаха у Святых мощей при внезапном посещении Александро-Невской лавры: «Требую, чтобы этого больше не было – непростительно!».
С Александром III таинственным образом оказались тесно связаны двое Санкт-Петербургских подвижников и праведников, ныне канонизированных Русской Православной Церковью – Святая Блаженная Ксения Петербургская и Святой Праведный Иоанн Кронштадтский. Не сохранилось никаких сведений о том, как и когда окончила Блаженная Ксения свои дни. Отпевали ее в церкви Апостола Матфия на Петербургской стороне, там же, где, быть может, некогда крестили; погребена она была на Смоленском кладбище. Хранить благодарность за благодеяние во много раз труднее, чем просить о помощи. Тем не менее, память о Блаженной никогда не оскудевала. Песок с ее могилы, которому молва приписывала чудотворную силу, каждый год разносился приходящими помолиться об упокоении ее души. Множество людей, среди них – особенно много петербуржцев, в разное
