где можно было бы расположиться на ночлег. Однако около десяти часов вечера путники разбили свою палатку на холме, первой возвышенности незначительной цепи, отделяющей бассейн Амазонской реки от бассейна Арагвари.

Усталость маленького каравана была так велика, что, несмотря на свежесть воздуха и неудобство положения, все заснули крепким сном, надеясь спокойно проспать до утра.

Увы! Этой надежде не суждено было осуществиться. Около трех часов ночи возня ягуаров, которые спали возле Жанны и грели ее теплотой своих мягких шкурок, разбудила девушку. Она поспешила окликнуть брата.

В лесу раздавался странный гул, дикие возгласы и лай собак. Ильпа, спавшая всегда крайне чутко, быстро вскочила и с ужасом выговорила одно слово:

– Индейцы!

Дикарка угадала присутствие своих братьев, но братьев враждебного племени, по соседству с ними.

Тотчас все были на ногах и приготовились к обороне. Приходилось именно ограничиваться одной защитой. Всякий иной образ действий был бы опасен. Индеец Южной Америки, собственно, не имеет в характере никакой злобы. Некогда ласковый и радушный к белым даже в отдаленную эпоху, когда он предавался самому отвратительному людоедству, дикарь потерял к ним доверие и был принужден отказаться от своих симпатий лишь вследствие возмутительного поведения с ним европейцев… Путешественники, посещавшие эти страны, такие богатые в смысле щедрых даров природы, но населенные самыми жалкими образчиками человеческого рода, единогласно утверждают, что завоеватели края – испанцы и португальцы буквально погубили индейские племена, населяющие саванны, обращаясь с ними с бесчеловечной жестокостью, привив им всевозможные пороки, постоянно подавая пример мошенничества и предательства во всех видах. Геройским усилиям миссионеров капуцинов едва удалось склонить эти жалкие народы хотя бы к внешнему подчинению бразильскому правительству посредством принятия христианства, что нисколько не мешает дикарям исполнять обряды языческого культа Журупари.

Между тем лес гудел от человеческих голосов, к которым примешивался собачий лай, становившийся все громче. Очевидно, поблизости находилось какое-нибудь индейское племя, предпринявшее дальнее путешествие.

Действительно, наступила пора рыбной ловли в реках, практикуемой индейцами в обширных размерах. Можно было почти с уверенностью сказать, что какой-нибудь их отряд, следуя с юга на север, направлялся к Арагвари, замечательной рыбной реке, особенно славящейся у диких жителей саванны, и что эти кочующие рыболовы совершали в данную минуту одну из своих религиозных церемоний.

Вскоре у путешественников не осталось больше ни малейшего сомнения на этот счет. Дикие вопли становились громче и все приближались. Завывания собачьей стаи не менее сотни голов, судя по их голосам, отзывались на хриплый людской рев и крикливые причитания, на звуки барабанов и паксиуба, странного инструмента, фагота первобытной формы, вырезанного из сучьев или ствола дерева того же названия.

Этот паксиуба – инструмент священный; он отличается сиплым звуком и издает только одну зловещую ноту, крайне неприятную для уха. Следовательно, обманываться дольше было невозможно. Многочисленный отряд индейцев находился в здешних местах, и встревоженная Ильпа, очень сведущая по этой части, проговорила вместо всякого объяснения только одно слово:

– Дабукури!

Так называются на языке краснокожих их гнусные празднества, бесстыдные сатурналии, где дается разгул всем порокам и особенно выступает на сцену пьянство в самых его отвратительных проявлениях.

– Послушай, – сказал Жан, обращаясь к индианке, – отчего бы нам не воспользоваться случаем, чтобы присоединиться к этим людям и дойти с ними до берегов Арагвари?

Однако такое предложение не понравилось Ильпе. Она действительно имела полное основание избегать встречи со своими собратьями. Ведь эта женщина принадлежала к ненавистному племени, которое ожесточенно преследовали другие народы той же расы, некогда бывшие в подчинении у рукуйенов!

Между тем, судя по всему, индейцы, предававшиеся здесь дикому беснованию в честь своего культа, не принадлежали к многочисленному роду ее более порядочных соплеменников. В этом следовало убедиться заблаговременно, чтобы знать, с кем имеешь дело и чего нужно опасаться. Сари вызвался пойти на разведку.

Он проворно вылез из палатки, держа в зубах клинок своего ножа, и пополз по направлению к неприятельскому становищу. Жан последовал за ним, прячась за деревья, с карабином наперевес, готовый стрелять при первой тревоге.

В то же время женщины, оставшиеся позади, тщательно складывали палатку и привязывали ее на спину послушного барана, обращенного во вьючное животное.

Сари быстро подполз к месту стоянки дикарей. Вдруг он остановился и, растянувшись плашмя в кустах, подал знак Жану не двигаться дальше.

Тут молодой человек сделался очевидцем одного из самых отталкивающих зрелищ, какое только можно себе представить.

Около сотни мужчин, голых, но разрисованных разноцветными красками, плясали до упаду в диком экстазе, уморительно кривляясь и оглашая воздух пронзительными криками. Посредине круга плясунов четверо людей, одетых в плащи без рукавов из звериной шкуры, доходящие до пояса и составляющие одно целое с коническими головными уборами, утыканными перьями ара – долгохвостого американского попугая, – делали отчаянные прыжки, наделяя участников церемонии жестокими ударами палки. Они дрались не шутя, потому что удары по бронзовой коже дикарей отдавались очень громко и многие из них разом валились с ног, получив такую внушительную взбучку.

Эта картина представляла для постороннего зрителя столько потешного, что Жан не мог удержаться от хохота и готов был позвать сюда сестру, чтобы посмеяться с ней вместе, как вдруг случилось то, чего никто не ожидал. Собаки, окружавшие беснующуюся толпу, внезапно подняли головы и вытянули шеи. Они почуяли присутствие непосвященных и с громким лаем бросились в ту сторону, где притаились Жан и Сари, что произвело немедленный переполох между индейцами.

Но к счастью, уставы культа Журупари крайне строги. Его поклонникам вменяется в ужаснейший грех и запрещается под угрозой жестокого наказания прерывать под каким бы то ни было предлогом совершение религиозного обряда, раз только церемония уже началась.

Поэтому фанатическая шайка продолжала свои гримасы и кривлянья, тогда как двое индейцев, сопровождаемые одним из своих жрецов в его диком одеянии, двинулись вслед за собаками.

Сари поднялся с земли и побежал под защиту Жана.

Ребенок поспешно объяснил ему, что виденная ими сцена представляла не что иное, как дабукури, религиозный праздник весны, который справляется в феврале или марте, при наступлении сбора плодов укукви и при начале ловли рыбы пираруку, а также охоты на дикого кабана. Наряженные люди были пагеты, индейские колдуны и их провожатые, а странные плащи у них на плечах назывались макакарана – священная одежда, на которую женщина не смеет взглянуть под страхом смертной казни.

Рассуждая об этих вещах, молодой человек и мальчик отступали шаг за шагом.

Собаки заметили их и подвигались вперед с рычанием, не предвещавшим ничего доброго.

Вид этих собак из южноамериканских саванн был страшен. Несколько похожие сложением на наших европейских борзых, они отличались