Он писал, что все кричало о том, что Гитлер вскоре нарушит договор. Нужна была горделивая слепота Николая I или притворная наивность актера, чтобы уверенно утверждать, что войны не будет, и заявить: «Не беспокойтесь. Мы сами решим и объявим, когда придет время уничтожать сорняки».

Эпидемия слухов о немецком вторжении, слишком явное скопление немецких войск на границе и нарушения воздушного пространства начали сказываться на моральном состоянии вооруженных сил. Начальник политуправления ВМФ И.В. Рогов докладывал о «нездоровых настроениях» среди моряков. Рогов был строг, требователен. У него было прозвище Иван Грозный (его имя и отчество – Иван Васильевич – совпадали с именем и отчеством грозного царя). Он имел обыкновение перебрасывать людей без каких-либо объяснений с одного флота на другой, из Арктики на Черное море, с Дуная на Тихий океан. По собственному произволу он повышал или понижал в звании на два ранга. Глаза слегка прикрытые. Черные густые брови… Он страдал болезнью сердца, но никто из помощников об этом не знал. И такой суровый, самоуверенный, властный человек не осмеливался решить, как действовать.

«Что будем делать с разговорами насчет подготовки немцев к нападению на СССР?» – спрашивал он у адмирала Кузнецова. Проблема заключалась в несоответствии слухов и безоблачного настроения печати. Клеймили тех, кто говорил о войне, называли провокаторами. Рогов и Кузнецов решили дать установку политработникам в том духе, что следует повысить бдительность, что Германия – возможный противник.

Так поступили в военно-морском флоте. Но не во всей армии – по причине весьма значительной. 3 июня в Москве было созвано совещание Высшего военного совета, чтобы утвердить указания армейским политработникам, где подчеркивалась необходимость бдительности и опасность войны. Но близкий сподвижник Сталина Георгий Маленков подверг эти указания резкому разносу: они ориентировали армию на подготовку к войне в ближайшем будущем. По его мнению, такой подход был абсолютно неприемлем.

«Документ сформулирован примитивно, – издевался Маленков, – как будто мы завтра собираемся воевать»[36].

Сталин поддержал Маленкова, и указания не были даны. Официальная точка зрения была неизменной: все слухи и сообщения о войне – лишь происки англичан, желающих поссорить Германию и Россию.

Даже накануне войны Сталин был уверен, что может ее предотвратить. Вот сильнейшее подтверждение: 6 июня он утвердил всесторонний план перехода советской индустрии на военные рельсы, но завершить этот переход предстояло к концу 1942 года! Это был отличный, подробный план превращения множества гражданских предприятий в военные и создания необходимых оборонительных средств.

«Сталин недооценивал реальную угрозу войны против Советского Союза со стороны фашистской Германии, не верил в возможность нападения на СССР летом 1941 года», – писал советский экономист Кравченко, тщательно изучивший военные планы этого периода. К 22 июня у советских военно-воздушных сил новейших истребителей и бомбардировщиков было только 593. Армия получила новых 60-тонных мощных танков КВ лишь 594, а новых средних танков Т-34, годных к эксплуатации, – 1225[37].

«Сталин никогда не верил, что Германия может напасть на СССР в июне 1941-го», – пришел к выводу маршал Андрей Гречко, бывший начальник штаба. В тот день (6 июня), когда Сталин утвердил план перевода советской индустрии на военные рельсы к концу 1942 года, к нему поступило донесение НКГБ: численность немецких войск на советских границах достигла 4 млн.

Со всех сторон поступали предупреждения. Например, еще одно предупреждение из Лондона. Лорд Кадоган, несменяемый помощник министра иностранных дел, позвонил 10 июня послу Майскому.

«Возьмите бумагу, – сказал Кадоган, – запишите то, что я продиктую». И он перечислил (наряду с датами и военными обозначениями) названия и расположение воинских частей, сосредоточенных немцами на советских границах. Майский срочно послал шифровку в Москву. Но единственным ответом, который он получил, – если это можно считать ответом – было заявление ТАСС 13 июня, в котором слухи о советско-германской войне опровергались как британская провокация.

Советское посольство в Берлине обратило внимание на одну любопытную и тревожащую подробность. Возле посольства на Унтер-ден-Линден помещалась фотостудия Гофмана. Это был придворный фотограф Гитлера, снимавший Еву Браун. У Гофмана имелась витрина, где выставлялись карты европейского театра войны с обозначением военных операций. Весной 1940 года он поместил там карты Голландии и Скандинавии. В апреле 1941-го – Югославии и Греции. А в конце мая – огромную карту Восточной Европы, Прибалтийских государств, Белоруссии и Украины. Содержавшийся в этом намек был очевиден.

Но Москва не проявляла признаков беспокойства, и в Германию после июня продолжали приезжать в большом количестве советские сотрудники, их жены, даже беременные, и дети. Вмешательство Маленкова, который не позволил дать армии политическую установку, соответствующую реальному положению дел, имело последствия зловещие. Командиров, по-прежнему говоривших о нападении немцев или опасности войны, клеймили как «провокаторов». Некоторых арестовали. Других запугали возможностью ареста[38].

Политработников отправляли из Москвы. По их мнению, Сталин исключительно осторожно балансировал, чтобы избежать войны. Один из них говорил: «Сталин умеет ступать так мягко, что посуда не шелохнется». И они вспоминали слова Бисмарка о невозможности для Германии воевать на два фронта.

Атмосфера, подобная этой, вела к гибели. К примеру, на жизненно важном участке границы у реки Буг, который защищала 4-я армия, к 5 июня скопилось свыше 40 немецких дивизий. Известно было, что на брест-литовском направлении сосредоточено минимум 15 пехотных, 5 танковых, 2 моторизованных и 2 кавалерийских дивизии. Но 10 июня, получив новейший анализ обстановки от генерала армии Д.Г. Павлова, генерал A.A. Коробков (Минский военный округ) заверял коллег, что Москва не боится нападения Германии.

Маршал Иван Баграмян тогда был заместителем начальника штаба в Киевском военном округе. В конце мая он получил донесение разведки: немцы выселяют из пограничных районов все гражданское население. 6 июня немцы заменили пограничников полевыми войсками, во все больницы назначили военное руководство. Каждый день примерно 200 эшелонов с войсками прибывали на украинскую границу; вдоль всей границы непрерывно шли колонны грузовиков, по ночам не давая спать жителям.

Генерал-полковник Л.П. Кирпонос, командующий Киевским военным округом, приказал некоторым своим войскам занять секторы еще недостроенных пограничных укреплений. Едва начали перемещение, как поступил категорический приказ от начальника штаба генерала Жукова из Москвы: «Как сообщил начальник пограничных войск НКВД, начальнику укрепленного района приказано занять передовые позиции. Подобные действия могут быстро спровоцировать немцев на вооруженное столкновение с серьезными последствиями. Приказываю немедленно отвести войска на прежние позиции и сообщить, кто своевольно отдал приказ о подобном размещении войск». Есть сведения, что это вмешательство произошло по личному указанию руководителя НКВД Берии.

А ведь, в сущности, в округе, где был командующим Кирпонос, немало делалось для подготовки к возможной войне. С самой зимы Баграмян работал над планами