Шрифт:
Закладка:
В то же время 5 мая в пограничный округ пришли новые указания о размещении оборонительных войск, предусматривалась концентрация крупных резервов, особенно танков, глубоко в тылу района обороны. Командование Киевского военного округа получило указание готовиться к приему крупного подкрепления с Кавказа, в том числе 34-го пехотного корпуса из пяти дивизий под командованием генерал-лейтенанта М.А. Рейтера и трех дивизий 25-го корпуса. Эта группа войск была преобразована в 19-ю армию во главе с командующим И.С. Коневым. Чуть позже в округ сообщили о предстоящем прибытии 16-й армии Забайкальского округа под командованием генерал-лейтенанта М.Ф. Лукина. Был указан срок прибытия – между 15 июня и 10 июля[39]. Верил ли Сталин по-прежнему, что Германия не собирается нападать? Или что Германия готовится к нападению, но он сможет перехитрить Гитлера?
13 или 14 июня адмирал Кузнецов ездил в Кремль и в последний раз перед войной видел Сталина. Он представил донесения разведки всех флотов, сообщил о предстоящих маневрах на Черноморском флоте и о том, что немцы, имея в виду конкретные цели, прекратили работы в Ленинграде, оставив крейсер «Лютцов» недостроенным. Он передал Сталину сведения о количестве германских кораблей в советских портах и диаграмму, составленную его начальником Главного штаба, из которой явствовало, как резко упало их число. И он чувствовал: диаграмма наглядно свидетельствует о подготовке немцев к войне, о том, как мало остается времени. Не отдать ли приказ советским кораблям избегать захода в немецкие территориальные воды? Он хотел посоветоваться со Сталиным. «Я почувствовал, что мое дальнейшее присутствие явно нежелательно», – вспоминал потом Кузнецов. Он ушел из кабинета Сталина, даже не решившись затронуть вопрос о подготовке флотов к боям. Никогда никаких подтверждений потом не было, что его доклад вообще имел какое-нибудь значение.
В этот день Сталин одобрил публикацию заявления ТАСС, где подразумевалось, что слухи о войне – происки англичан.
Кузнецов понимал: исключительное недоверие к англичанам (и чуть меньшее – к американцам) затмевало для Сталина обоснованность разведданных. Что бы ни исходило от Черчилля или англичан, полагал Сталин, все рассчитано на то, чтобы втянуть его в войну. И когда посол Майский прислал из Лондона британскую информацию о дивизиях, которые немцы сосредоточили на советской границе, Сталин эти данные отверг. Его непреклонная позиция не изменилась, когда Майский сообщил 13 июня, что в случае немецкого нападения англичане готовы направить немедленно военную миссию в Москву, и когда Майский 18 июня докладывал, что, по словам Криппса, нападение неизбежно, что у немцев на советской границе 147 дивизий.
Ирония судьбы: Рихард Зорге передал из Токио свое последнее предвоенное донесение именно в тот день, когда прочел в японских газетах заявление ТАСС от 13 июня. 12 июня Зорге получил из Москвы сообщение, где выражалось сомнение в обоснованности его прежних донесений о подготовке немцев к нападению. Он высказал коллегам свое беспокойство. Неужели Сталин сомневается в его информации? И продиктовал новую телеграмму, в которой говорилось: «Я повторяю: на рассвете 22 июня 1941 года 9 армий из 150 дивизий широким фронтом начнут наступление». Донесение было подписано его обычным кодовым именем – «Рамзай»[40].
По мнению советских историков, Сталин и его ближайшие соратники – Жданов, Берия, Маленков – были твердо уверены, что немцы в ближайшее время не нападут; никакие разведданные не поколебали эту уверенность. В последние десять дней перед войной один за другим выходили приказы, запрещавшие передвижения вдоль границы, чтобы немцы не сочли это провокацией[41]. Даже когда немецкие разведывательные самолеты случайно приземлились в советских аэропортах 19 июня, позиция Москвы оставалась прежней. Правда, именно в этот день генерал Кирпонос получил указание перенести свой командный пункт к Тернополю, ближе к границе. Надлежало это выполнить 22 июня. Но не было приказов о передвижении войск или приведении в боевую готовность самолетов[42].
Политработникам армии дали новые указания – действовать в духе коммюнике ТАСС. Главными являлись следующие три момента: во-первых, разговоры о войне – провокация; во-вторых, разногласий с Германией нет и, в-третьих, благодаря сталинской политике мир обеспечен надолго.
Сталин и Жданов, естественно, разделяли эти взгляды. Жданов стоял во главе отдела агитации и пропаганды ЦК; линия на то, что «войны не будет», проводилась под его неусыпным руководством.
Только флот сумел все же проявить некоторую бдительность. Благодаря адмиралу Кузнецову и его заместителю по политчасти Рогову на флотских политзанятиях говорили о неминуемой угрозе войны, о возможности нападения немцев[43]. Но без последствий это не обошлось.
Когда заместитель начальника политуправления Калачев высказался в таком духе, выступая в Ленинграде в Военно-медицинской академии, в Москву тут же полетело письмо с разоблачением: в газетах говорят о мире, а Калачев – о войне.
Когда проходили маневры Черноморского флота, Рогов послал туда сильную группу пропагандистов под руководством вице-адмирала И.И. Азарова. Партийная линия состояла в том, чтобы предупредить моряков об угрозе войны с Германией. Но в тот самый день, когда Азаров выступал перед личным составом крейсера «Красный Кавказ», в сообщении ТАСС было указано, что слухи о предстоящей войне – провокация.
Капитан A.B. Бушин пришел к Азарову и сказал: «Товарищ комиссар! Придется вам опять выступить, объясните личному составу, кому верить. Как смотреть на тех, кто говорит о близкой войне? Они провокаторы или нет?»
Тяжелый момент для Азарова! Но он от своих слов не отказался, объяснил морякам, что сообщение ТАСС предназначено только для заграницы.
Во время маневров Черноморского флота поступали тревожные донесения.
Командир Дунайской военной флотилии сообщил, что на западном берегу реки немцы день и ночь ведут инженерные работы. В румынских портах появились морские подразделения, на Дунае – немецкие офицеры. А командование Балтийского флота ежедневно сообщало о передвижении немецких судов и самолетов.
11 июня НКГБ сообщило лично Сталину, что германское посольство в Москве 9 июня получило указание подготовиться к эвакуации за несколько дней. Были данные о том, что в подвале посольства немцы жгут документы. Через 5 дней НКГБ сообщило, что германским войскам, сосредоточенным в Восточной Пруссии, приказано занять исходные позиции для нападения на Россию к 13 июня. Затем дату изменили на 18 июня.
К этому времени стали распространяться слухи среди военного руководства, что Сталин получил предостережение от Черчилля и Рузвельта. Обстановка в Наркомате обороны была напряженной[44]. 18 июня генерал А.М. Василевский так ответил на заданный ему
