Какие были у Василевского основания для такого мнения? Отчасти, конечно, он надеялся на переброску на запад подкреплений, которая теперь проводилась, хоть и с запозданием, в больших масштабах. Аналогично действиям немцев шло упорное наращивание советских вооруженных сил.

Переброска германских войск к советской границе производилась в три этапа. Около 30 дивизий направили в Восточную Пруссию и Польшу осенью 1940 года. К середине мая немецкие войска насчитывали уже до 70 дивизий. За то же время и численность советских войск на западе выросла примерно до 70 дивизий. Разница была в том, что советские дивизии не имели боевого численного состава и не были размещены у границы.

Немцы начали крупное передвижение войск 25 мая, отправляя до сотни войсковых соединений каждые 24 часа. По приказу, отданному в середине мая, вскоре начали прибывать на запад советские подкрепления. Переброска осуществлялась в срочном порядке, и войска отправлялись без снаряжения и оружия. Их сосредоточили на линии Западной Двины и Днепра – от Краславы до Кременчуга. Сюда направлялись войска Конева с Северного Кавказа и из Забайкальска – армия Лукина. Их собирали в Шепетовке, к юго-востоку от Ровно. Однако пограничные войска очень медленно продвигались на позиции. Лишь во второй половине июля должно было завершиться движение войск – это был тот самый критический срок, о котором говорил Василевский[45].

К 21 июня 1941 года в западных оборонительных районах было развернуто 2,9 млн советских войск против примерно 4,2 млн германских. Общая численность советских вооруженных сил значительно возросла с 1939 года: с 2,5 млн с января 1939-го до 4,2 млн в январе 1941-го. В целом к 1 июня общая численность составляла около 5 млн. При этом военно-воздушные силы увеличились втрое, сухопутные силы в 2,7 раза. В армии добавилось 125 новых стрелковых дивизий.

Но эти цифры были обманчивы.

Армия имела лишь 30 % положенного ей автоматического оружия, новые современные самолеты составляли только 20 %, танки – 9 %. Когда генерал С.М. Штеменко стал командиром 34-й кавалерийской дивизии в июле 1941 года, он обнаружил, что у дивизии вообще нет вооружения. В конце концов он добыл каких-то 1927 устаревших пушек, но ни винтовок, ни боеприпасов получить не смог. Не было противотанковых орудий – ничего, кроме «коктейлей Молотова» (бутылок с зажигательной смесью). 12 противотанковых орудий прибыли, когда наступил уже октябрь 1941 года.

В Кремль в начале июня срочно вызвали руководителей советских военно-воздушных сил и авиационной промышленности; ругали за неумение организовать маскировку советских самолетов. Сталин узнал из письма одного летчика, что военные самолеты расположены вдоль западной границы как на параде и, блестя алюминиевым покрытием, представляют собой отличную мишень. Никто еще ни в малейшей степени не думал о маскировке. Наркомату авиационной промышленности приказали в несколько дней разработать подробный план. В начале июня план был представлен, однако выполнить его до начала войны удалось лишь частично.

Таким образом, какие-то меры предосторожности принимались, но весьма незначительные.

Но неужели Сталин, вопреки всем фактам, искренно верил, что немцы не нападут или что с помощью дипломатических ухищрений удастся отсрочить нападение?

Да, это не только правдоподобно – это несомненно.

В середине июня генерал-майор А.А. Коробков, командующий 4-й армией, расположенной в районе реки Буг, сказал своим командирам, что руководство в Москве склонно рассматривать сосредоточение немецких войск как провокационный маневр. Цель маневра – «усилить позицию Германии при обсуждении с Советским Союзом некоторых политических вопросов».

Как отметил советский историк А.М. Некрич, если Сталин так думал, значит, у него не было реального представления о том, что происходит в мире.

По-видимому, так оно и было. Маршал Воронов утверждает, что Сталин до конца упрямо верил: война между Россией и Германией может возникнуть лишь в результате провокаций – не Гитлера, но «военных реваншистов». Иначе говоря, Сталин верил Гитлеру, а не своим генералам. Боевые командиры сделали несколько последних попыток, пока не поздно, принять необходимые меры. Генерал Кирпонос, командующий Киевским военным округом, примерно за неделю до 22 июня убедился, что близится война. Он обратился к Сталину с личным письмом, прося разрешения эвакуировать из приграничных районов, расположенных вдоль реки Буг, 300 тысяч жителей, подготовить оборонительные сооружения и противотанковые заграждения. Но ответ был такой же, как всегда: это будет провокацией. Никаких передвижений.

Может быть, Сталин полагал, что у него еще есть запасной козырь. Начиная с середины мая в Москве и Берлине распространились слухи, что Россия и Германия изучают возможность нового экономического и политического соглашения. Григорий Гафенку, румынский министр, находившийся в Москве, считал эти слухи не лишенными оснований. Он слышал, что у немцев притязания чрезмерные: право использовать Украину, передача Германии всей советской авиационной промышленности и другие предложения, выглядевшие оскорбительными. Но, по мнению некоторых, чтобы избежать войны, Сталин готов был заплатить исключительно высокую цену.

Ульрих фон Хассель, известный немецкий дипломат, автор дневников, слышал в Берлине то же самое.

«Всюду шепотом говорят, – записал он в своем дневнике, – что Сталин согласится на мирную капитуляцию». Сам фон Хассель относился к этому скептически, и Вайцзеккер тоже, как отмечалось в дневнике. Фон Хассель выражал уверенность, что Гитлер собирается воевать с Россией.

Но шло время, все усиливалась подготовка Германии к войне, и слухи не исчезали. Они росли. Фон Хассель о них снова упоминает после рокового сообщения ТАСС от 14 июня. В дневниковой записи 15 июня говорится: «Ходят поразительно единодушные слухи (по мнению «знающих людей», их распространяют для пропаганды), что взаимопонимание с Россией неминуемо, что Сталин собирается сюда приехать и т. д.»[46].

Была ли это козырная карта Сталина? Планировал ли он совершить паломничество на худой конец, если Гитлер действительно собирался напасть? Не по примеру ли средневекового царя Ивана Калиты (прозванного «денежный мешок»), который укрепил свою власть, подчинившись великим татарским ханам и получив ярлык[47]? Было ли у него намерение поехать в Берлин, чтобы «купить» средство для выхода из тупика, в который собственная его политика завела страну и его самого?

Об этом свидетельствуют любопытные данные.

18 июня в Берлине посол Деканозов пожелал встретиться с Вайцзеккером. Советский посол был принят, но, по некоторым данным, «без существенных результатов», поскольку Вайцзеккер не получил указаний.

Сам Вайцзеккер утверждал, что «Деканозов лишь предложил для обсуждения несколько текущих вопросов». Посол якобы «непринужденно и весело» говорил о таких незначительных вещах, как недавняя поездка Вайцзеккера в Будапешт и положение в Ираке. Обсудить подробности советско-германских отношений он не пытался.

А 20 июня Гальдер (начальник штаба сухопутных войск Германии. – Ред.) сделал загадочную