В бытность трех имамов, заботясь о моральном облике общества, они запретили многие увеселительные мероприятия, особенно совместное проведение досуга мужчинами и женщинами, песни, танцы, шутки, ряженых и пр.

Реформатором в этом деле стал второй имам – Гази-Магомед. Указывая на это, Абдурахман из Газикумуха писал, что при Гази-Магомеде начали запрещать мужчинам танцевать с женщинами, что вызвало недовольство среди части населения[443]. По сведениям автора, недовольные считали такие меры слишком суровыми, а сторонники Гази-Магомеда безропотно подчинились ему[444].

Учитывая тот факт, что в традиционном дагестанском обществе существовали многовековые танцевальные, песенные и свадебные обряды, то такого рода запреты, безусловно, встречали протест со стороны общества.

Несомненно, что в имамате такие нормы приходилось насаждать силой. Кроме того, непослушание грозило нарушившим приказ жителям суровой расправой. Так, например, в бытность Гамзат-бека провинившихся людей «сажали в яму и наказывали 70 ударами по пяткам»[445].

Еще более ревностным сторонником шариата бы имам Шамиль, который еще дальше пошел в запретах «дурных занятий», приложив немало усилий, чтобы это зло искоренить из народа. По мнению М. Н. Чичаговой, все эти «пороки» сдерживались в границах лишь благодаря страху наказания, неумолимости суда и казни виновных[446]. В противном случае пороки могли охватить все население поголовно[447].

Не только за совместные пляски горцев ожидали наказания, но и за игру на музыкальных инструментах и песни[448]. По свидетельству современников, уличенных в «грехотворении» Шамиль не только наказывал телесно, но и изгонял из аула[449].

В значительной степени запреты коснулись женщин. В частности, им запрещено было принимать участие во многих свадебных мероприятиях: танцевать в кругу, исполнять песни под бубен, быть ряжеными. Обычным явлением для аульской свадьбы было присутствие на ней ряженых обоего пола[450].

Так, в послесвадебном обряде вывода невестки к роднику в селении Харахи сопровождавшие ее женщины переодевались в мужскую одежду, а мужчины – в женскую[451].

У аварцев в селениях Бацада и Ругуджа Гунибского округа ряженые обоего пола веселили публику. Мужчины в шутку обнимали ряженую-«женщину» и танцевали с ней[452]. Как правило, ряженые позволяли себе некоторые вольности, которые были недопустимы в будни[453].

По мнению дагестанского этнографа Р. И. Сефербекова, обрядовое ряжение являлось своего рода реакцией на жесткую регламентацию гендерных ролей в традиционном горском обществе, где поведение ряженого – яркий пример преднамеренного нарушения всевозможных предписаний и табу[454].

По шариатским нормам в таком поведении заключалось нарушение норм мусульманской этики.

Любые трансформационные процессы, как правило, существенным образом затрагивают женское сообщество. Даже положительные нововведения являлись стрессом. Так, по мнению Ю. Д. Анчабадзе, трансформационные процессы 20‑х годов XX века в адыгском обществе стали травмирующими для женского сознания[455]. Как справедливо отмечал исследователь, это было «напористое и агрессивное вмешательство»[456].

Оценивая такую политику Шамиля, М. Н. Покровский сравнивал ее с режимом Кромвеля в Англии XVII века, которая вызвала у населения «антиреспубликанскую и антипуританскую реакцию»[457]. Действительно, все «благие» намерения Шамиля редко находили поддержку в обществе, в связи с чем допускались некоторые послабления. Так, мужчинам разрешили играть на музыкальных народных инструментах и танцевать «без участия прекрасного пола»[458]. Мужчины, как правило, «мало пользовались этим исключением, не доставлявшим им особенного удовольствия»[459], а при каждой удобной возможности нарушали запреты мюридов. Как правило, такое было возможно на свадьбе, которая традиционно не обходилась без песен и танцев.

По мнению Н. Ф. Дубровина, несмотря на все усилия, Шамилю так и не удалось вывести пляску[460]. По наблюдениям автора, на аульской свадьбе присутствовали как мужчины, так и женщины[461].

Территория присутствия мужчин и женщин была строго регламентирована. Только в танцевальном кругу могли находиться рядом представители полов. При этом существовали определенные нормы поведения для танцующих. Так, мужчине считалось неприличным приглашать одну и ту же женщину на танец; как правило, в танцевальный круг приглашали женщин-родственниц. Засватанную девушку обязательно приглашали родственники жениха, в том числе и сам жених. Женщины старшего поколения являлись наблюдателями свадебного торжества, как правило, в танце участия не принимали. Исключение делалось для самой старшей женщины рода, которую могли в знак особого уважения пригласить на танец мужчины-родственники.

После пленения Шамиля, судя по источникам, общество возрождало традиционные досуговые практики, допуская совместные увеселительные мероприятия мужчин и женщин. По свидетельству Н. Львова, танцы и песни опять входили в народную традицию, что особенно радовало молодежь, большей частью незнатную[462]. На свадьбах присутствовали и женщины-певицы, которых приглашали исключительно для развлечения гостей[463].

По сведениям автора, женщины за свое исполнение материального вознаграждения не получали, хозяева свадьбы могли лишь угостить певиц на свое усмотрение[464].

Не вызывает сомнения, что женщин привлекала сама атмосфера праздника. В отличие от будничной жизни женщины могли позволить себе некоторые вольности. Так, описывая свадебную атмосферу аварского села Ботлих, Н. Львов отмечал, что женщины вели себя свободно, наслаждаясь послаблениями, недопустимыми в будничные дни[465].

Вместе с тем следует отметить, что в традиционном обществе отношение к женщинам, которые исполняли песни в общественных местах, было неоднозначным. Это зависело от самой семьи, ее статуса, традиций, отношения мужа и пр. Чем выше был статус семьи, тем меньше было возможностей для женщины вести себя подобным образом. Женщины знатного происхождения вообще не могли себе такое позволить.

К исследуемому периоду среди дагестанских народов получили известность исполнительницы народных песен Анхил Марин из аварского аула Ругуджа, Залму из Чоха, Патимат из Кумуха и Шаза из Куркли. Девушки принадлежали к неимущим семьям, и в своих песнях они нередко затрагивали вопросы, связанные с правами женщин, личной свободой, выступали против духовенства, которое существенным образом ограничивало их волю. Нередко такой вызов обществу мог стоить им жизни.

В частности, много легенд сложено об авторе и исполнительнице лирических песен, уроженке аварского аула Ругуджа Гунибского округа Анхил Марин. По одной из легенд, песни, которые она пела, очень не нравились мюридам. Один из наибов – Хуршил Магомед, перед домом которого она пела, – не смог обуздать свою ярость и ненависть. Боясь народного гнева, он приказал зашить рот горянке, решив показать тем самым, что никому не позволит петь свободолюбивые песни. Как гласит легенда, Анхил Марин страшным усилием воли разорвала губы и плюнула в лицо тирану. Насколько это соответствует истине, трудно судить. Но согласимся с доводами дагестанского историка П. И. Тахнаевой, что такое жестокое наказание Анхил Марин не могло быть в вольном обществе Андалал, куда входил аул Ругуджа. Традиции селения не допускали жестокое обращение с женщиной, что было бы чревато для обидчика