Но Реджис уже не слушал. Он все сильнее сдавливал ягоду: та налилась соком и готова была лопнуть.

— Соль, кстати, тоже не было, — продолжал Ноа. — Она притащила свой патефон, пластинку «Нирваны» и ушла. Прикинь, она была в костюме банана. А на вечеринке был йети. — Ноа специально начал нести бред, проверяя, слушает его Редж или нет. — Кто-то из «желтых» блеванул прямо на твою кровать. — Ноль эмоций. — А еще Ребекка сказала, что будет караулить тебя между парами. — Тут Ноа не соврал, но Редж все равно на него не смотрел.

Ноа вздохнул и скучающе оперся на руку.

— Блин, чувак… — безнадежно протянул он. — Все окей?

В ответ — тишина.

— Когда вернешь мне проигрыватель, Ноа? — неожиданно к столу подошла Соль, но даже на ее голос Реджис не откликнулся.

— Как, кстати, прошла вечеринка? — из-за ее спины, держа поднос еды, вышла Эбель.

И тогда… Тогда этот болван в кожанке дернулся, будто ударенный током. Виноград лопнул в его руке и обрызгал белую футболку. Так ему и надо. Не зря же академия выдавала им форму. Как минимум, чтобы ее носить. Как максимум — пачкать едой. Ноа понадеялся, что хоть какой-нибудь преподаватель сделает Реджису замечание из-за внешнего вида.

Тот опять уставился на Эбель. Он чего-то ждал. Может, миллион долларов, который она ему задолжала? Другой причины такого разъяренного взгляда Ноа не придумал. И либо проблемы были у Эбель, либо у Реджиса. Вообще, они оба были странными. Появились из ниоткуда и с разницей в день. Молчат. Ничего о себе не рассказывают. И не ходят на вечеринки в их честь.

— Эм… Ты Реджис? Верно? — сбитая с толку от такого пристального взгляда, Эбель села за стол.

Но Реджис этого не хотел. Он схватил свой поднос и сжал его так сильно, что затряслись руки. Покраснел от кончиков ушей до самого кончика носа и, кажется, даже перестал дышать. Лишь молча и до жути пугающе впился взглядом в лицо сидящей перед ним девушки.

— Прости, Боже, — посмотрел Ноа на деревянный крест на стене. — Да изгони дьявола из тела этого грешного.

Соль покосилась на него.

— Ну, может, поможет. Хер его знает, — оправдался он.

Зануда Соль, уже доедая яичницу, громко цокнула.

— Если быть точным, Ноа, — и вот она включила режим душной заучки, — а в изгнании нечистой силы обязательно надо быть точным, то правильно говорить «имундус спиритус омнус сатаника потестас…»

— Я Эбель. Будем знакомы, — перебила Эбель.

Святая женщина. Ну святая…

— Давай, мальчик, — подхватил Ноа, — протяни ручку девочке. Скажи: «При-вет, меня зовут Реджис».

Ну вдруг он не знал, как правильно знакомиться с людьми. Ноа решил ему помочь. Реджис помощь не принял и, молча поднявшись из-за стола, скрылся в толпе уходящих из трапезной студентов.

— Ты плохо на него влияешь, — укоризненно посмотрела Соль на Ноа.

— А ты безвкусно одеваешься. И что? — Ноа забрал у Соль коробку молока.

— Это тут при чем?

— Ты первая меня оскорбила.

— Это не оскорбление, Ноа.

— Ну и не комплимент тоже.

Соль набрала в грудь побольше воздуха и выдохнула, стараясь успокоиться, наверняка используя какую-то корейскую технику. Изо рта у нее пахло мятой. Аромат тут же перенес Ноа в момент их последнего поцелуя. Освежающего, как глоток зимнего воздуха. Как то, чего ему не хватало. То, что он хотел ощущать вчера вечером вместо вкуса дайкири на своих губах.

— Так когда ты вернешь мне проигрыватель с пластинкой? И если вдруг я найду на нем хоть одну царапину, сверну тебе шею, ясно?

Ноа тряхнул головой. Больше никаких мыслей об этой зануде. Особенно о поцелуях с ней. Фу. Как он вообще мог подумать об этом. И как вообще мог этого хотеть. Соль душная, как пустыня Сахара. И уж точно свежестью альпийского ветра там даже близко не пахнет. Надо срочно найти Ребекку, Амелию или Шируку. Надо забыться в них. Или в Армире, которая заигрывающе смотрела на Ноа весь завтрак. Она сидела с другими «белыми» в центре зала и накручивала на палец темные волосы. Кажется, ее способностью была левитация, потому что от каждого вздоха и каждого взгляда Ноа в ответ на нее она медленно отрывалась от стула. Мальчик рядом с ней аккуратно хватал ее за локоть, зная, что пользоваться даром в стенах академии запрещено. Видимо, это был ее друг. Или парень. Ноа это вовсе не волновало. Для нее он может стать кем угодно. И отказаться от этого она точно не сможет.

— Занесу сегодня, — наконец ответил Ноа на вопрос Соль, — и специально поцарапаю. Оборванке — оборванные вещи.

Он встал из-за стола, держа в руках пакет молока.

— А вот это уже оскорбление, дебил, — огрызнулась Соль. — И вообще, никто не говорит «оборванные» вещи.

Но ее поучения и смех Эбель он уже плохо слышал. Потому что видел перед собой лишь красотку Армиру.

На урок искусств Ноа и Армира опоздали: были заняты более интересными вещами, чем очередной рассказ о любимом художнике мисс Моретти, да Винчи. Хорошо, что в субботу было всего две пары: живопись и литература. Что на той паре, что на другой Ноа планировал поспать. Сесть в конце кабинета, подмять под себя пиджак и под старый саксофон, скуление которого Соль называла джазом, провалиться в мир дремы и сновидений. Но все задние парты были заняты теми, кто вчера на вечеринке Ноа вылакал минимум бутылку рома. Их отекшие лица лежали в ряд на партах.

— А вот и вы, мистер Ноа, мисс Лейзвуд, — Бруна не была расстроена их с Армирой опозданием. — Заходите скорее, miei cari[10], занимайте свободные места.

Мисс Моретти поставила холст на подрамник и, взяв в руки палитру с кисточкой, продолжила объяснять студентам, как рисовать очередной шедевр, лучший из которых украсит одну из стен в академии. В кабинете пахло шоколадом и ванилью. На аккуратно прибранном столике мисс Моретти стояла чашка. Рядом на салфетке лежал недоеденный кусок пирога. И крошки. Много крошек…

— Сегодня я расскажу вам о приемах, которые в живописи использовал сам Леонардо. Покажу все на примере его работ, а