За несколько месяцев до смерти тети Линды Мэгги призналась ей, что всегда хотела быть больше похожей на нее. Это произошло в ее первый и единственный приезд в Окракоук с тех пор, как она еще подростком покинула его. Деревня почти не изменилась, вид тетиного дома вызвал в ней прилив воспоминаний с горьковато-сладким оттенком. Мебель осталась прежней, как и запахи, но время взяло свое. Все в доме выглядело более потертым, выцветшим, усталым, в том числе и тетя Линда. К тому времени тонкие линии морщин у нее на лице превратились в глубокие складки, белые волосы местами поредели, обнажив кожу головы. Только глаза остались такими же, как раньше, и поблескивали знакомо, как всегда. Вдвоем хозяйка и гостья устроились за кухонным столом, где Мэгги когда-то делала уроки.

– А почему тебе хотелось быть больше похожей на меня? – озадаченно спросила тетя Линда.

– Потому что ты… удивительная.

– Ох, дружочек, – тетя Линда протянула руку – такую хрупкую и похожую на птичью лапку, что у Мэгги защемило сердце. Тетя ласково сжала ей пальцы. – Неужели ты так и не поняла, что то же самое я могла бы сказать о тебе?

В пятницу, проснувшись после похожего на коматозное забытье сна и послонявшись немного по квартире, Мэгги с трудом проглотила немного безвкусной овсянки быстрого приготовления и написала Марку сообщение, предлагая встретиться позднее в галерее. Потом она забронировала столик в «Атлантик-Гриле» и организовала машину, чтобы забрала их после ужина, потому что в этом районе поймать такси вечером зачастую оказывалось невозможно. Покончив с этими делами, она вернулась в постель. Ей предстояло лечь намного позже обычного, поэтому отдохнуть следовало заранее, чтобы не уснуть прямо за ужином, упав лицом в тарелку. Будильник она не поставила, проспала еще три часа. И только потом начала собираться.

Все дело в том, думала Мэгги, что с исхудалым до состояния черепа лицом и кожей тонкой, как папиросная бумага, единственное, на что можно рассчитывать, – придать себе хоть сколько-нибудь приличный вид. Одного взгляда на младенческий пушок, заменивший ей волосы, хватит любому, чтобы понять: она уже одной ногой в могиле. Но попытаться привести себя в порядок все же стоило, и после купания она неторопливо наложила макияж – добавила краски (жизни!) на щеки, накрасила губы помадой трех оттенков, пока не выбрала один, отдаленно напоминающий естественный.

Прикрыть волосы она могла шарфом или шапкой, и наконец остановила выбор на красном шерстяном берете. Прикинула, не надеть ли платье, но поняла, что замерзнет, и отказалась от него в пользу брюк и толстого свитера с рельефным узором, в котором выглядела не настолько бестелесной. С подвеской она не расставалась, вдобавок закутала шею прелестным ярким кашемировым шарфом, чтобы было теплее. Отступив от зеркала, чтобы как следует оглядеть себя, она сочла, что выглядит почти так же неплохо, как до начала химиотерапии.

Взяв сумку, она приняла еще пару таблеток – боль была не такой сильной, как вчера, но рисковать не стоило, – и вызвала такси. К галерее она подъехала через несколько минут после закрытия и увидела в окно, как Марк обсуждает один из ее снимков с парой лет пятидесяти. Когда Мэгги вошла в галерею и проскользнула к себе в кабинет, Марк поприветствовал ее едва заметным взмахом руки. На письменном столе ждала стопка почты; Мэгги разбирала ее, когда Марк постучал в открытую дверь.

– Извините. Я думал, они примут решение до вашего приезда, но у них возникла масса вопросов.

– И?..

– Они купили два ваших снимка.

Поразительно, подумала она. В самом начале существования галереи ей случалось за целую неделю не продать ни единой своей фотографии. И хотя с развитием ее карьеры продажи росли, истинное признание пришло к ней вместе с «онковидео». Известность и впрямь все изменила, пусть даже эта известность объяснялась причиной, которой она не пожелала бы никому. Марк шагнул в кабинет и вдруг замер на месте.

– Вот это да! – воскликнул он. – Выглядите потрясающе.

– Стараюсь.

– Как ваше самочувствие?

– Устаю сильнее обычного, поэтому много сплю.

– Вы уверены, что хотите пойти?

Она заметила беспокойство на его лице.

– Это же подарок Луанн, так что пойти придется. И потом, балет поможет мне проникнуться рождественским настроением.

– Я предвкушал его с тех пор, как вы меня пригласили. Вы готовы? Сегодня ужасные пробки, да еще в такую погоду.

– Готова.

Выключив свет и заперев дверь, они шагнули в ледяную ночь. Марк поднял руку, подзывая такси и продолжая поддерживать Мэгги за локоть.

По пути в Мидтаун Марк рассказал ей о клиентах и сообщил, что Джекки Бернстайн вернулась и приобрела скульптуру Тринити, которой восхищалась. Скульптура стоила дорого – и по мнению Мэгги, оправдывала свою стоимость даже просто как вложение средств. За последние пять лет произведения Тринити резко взлетели в цене. Девять снимков Мэгги тоже были проданы, в том числе те два последних, и Марк заверил ее, что до ее прихода справился со всеми отправлениями покупателям.

– Я ускользал из зала всякий раз, как выдавалась свободная минутка, – так мне хотелось отправить их все уже сегодня. Многие из них предназначены в качестве подарков.

– Что бы я без вас делала!

– Наверное, наняли бы кого-нибудь другого.

– Вы себя не цените. Забыли, сколько людей претендовали на это место, но так и не смогли получить его?

– А они правда претендовали?

– Вы не знали?

– Откуда?

Он прав, сообразила она.

– Я хотела еще поблагодарить вас за то, что вы взяли на себя весь груз работы в отсутствие Луанн, да еще в праздники.

– Не стоит благодарности. Мне нравится беседовать с посетителями о ваших работах.

– И работах Тринити.

– Разумеется, – подтвердил он. – Но когда речь заходит о них, я немного робею. Я уже успел убедиться, что в этом случае, как правило, лучше побольше слушать и поменьше говорить. Люди, интересующиеся его работами, обычно осведомлены лучше меня.

– А ведь у вас явно есть талант. Вам никогда не хотелось быть хранителем в музее или управлять собственной галереей? Может, получить степень магистра не по теологии, а по искусствоведению?

– Нет, – ответил он. Тон был добродушный, но твердый. – Я знаю, каким путем должен следовать по жизни.

Нисколько в этом не сомневаюсь, мысленно ответила Мэгги.

– Когда он начинается? Я имею в виду ваш путь.

– Начало занятий – в следующем сентябре.

– Вас уже приняли?

– Да, – кивнул он. – Я буду учиться в Чикагском университете.

– Вместе с Абигейл?

– Конечно.

– Рада за вас, – сказала Мэгги. – Порой я гадаю, каково было бы продолжать учебу после школы.

– Вы же посещали общественный колледж.

– Я имею в виду четыре года университетской учебы с общежитием, вечеринками, музыкой и игрой с фрисби на лужайке в окружении корпусов.

Он вскинул бровь.

– А также хождением на занятия, с упорной учебой и выполнением заданий.

– О, да, и с ними тоже, – она усмехнулась. – Вы