– Вы не получали вестей от Луанн? С тех пор, как она уехала на Гавайи?

– О том, что я узнала от врача, я ей еще не говорила, если вы об этом спрашиваете.

Он сглотнул.

– Так обидно, что это происходит с вами, – признался он. – Честное слово.

– Не только вам. Окажите себе добрую услугу: ни вздумайте заболеть раком, особенно в те годы, которые принято считать расцветом жизни.

Он склонил голову, и она поняла, что у него нет слов. Шутки о смерти помогали ей держаться и управлять эмоциями, но был у них и минус: никто не знал, как на них реагировать. Наконец Марк поднял голову.

– Сегодня Луанн прислала мне эсэмэску. Пишет, что вы на ее сообщение не ответили.

– Я сегодня еще не проверяла телефон. Что там было?

– Напоминание, чтобы вы посмотрели, что в открытке, если еще не сделали этого.

Ах, да. Потому что внутри подарок.

– Если хотите помочь мне найти ее, то она, наверное, где-то на столе.

Марк поднялся и начал перебирать бумаги в лотках, пока Мэгги рылась в верхнем ящике стола. Она еще продолжала поиски, когда Марк вытянул конверт из стопки счетов и протянул ей.

– Это она?

– Она самая, – едва взглянув на конверт, ответила Мэгги. – Надеюсь, Луанн подарила мне не сексуальное полароидное селфи.

У Марка изумленно раскрылись глаза.

– На нее это не похоже…

Она рассмеялась.

– Шучу. Просто хотелось увидеть, как вы отреагируете, – она открыла конверт; внутри лежала изящная открытка с напечатанным поздравлением и короткой припиской от руки, где Луанн благодарила Мэгги, «работа с которой – сплошное удовольствие». Она всегда тщательно строила предложения и выбирала слова. В открытку были вложены два билета на постановку «Щелкунчика» Нью-Йоркской балетной труппы в Линкольн-центре. Вечером в пятницу, через два дня.

Мэгги вынула билеты и показала их Марку.

– Хорошо, что вы мне напомнили. Еще немного – и они стали бы просроченными.

– Прекрасный подарок! Вы видели этот балет?

– Всегда хотела сходить, но так и не собралась. А вы?

– Нет, не видел.

– Хотите составить мне компанию?

– Я?..

– А что такого? В награду за то, что вам приходится работать допоздна.

– С удовольствием.

– Вот и хорошо.

– Ваша история мне тоже понравилась, хоть вы и остановились на самом напряженном моменте.

– Напряженном?..

– Не рассказали, что было потом, как протекала дальше ваша беременность. О том, как начали складываться ваши отношения с тетей. О Брайсе. Вы, как я понимаю, согласились, чтобы он был вашим репетитором, и что же? Он помог? Или подвел вас?

Когда Марк произнес это имя, она вдруг с изумлением поняла, что с тех пор, как провела несколько месяцев в Окракоуке, прошла почти четверть века.

– Вам правда интересно узнать остальное?

– Правда, – подтвердил он.

– Почему?

– Потому что это помогает мне лучше понять вас.

Она сделала еще глоток растаявшего смузи и вдруг вспомнила недавний разговор с доктором Бродиган. Только что, возникла у нее циничная мысль, ты приятно беседовала с кем-то, и уже в следующий миг со всей отчетливостью вспомнила, что умираешь. Она безуспешно попыталась отвлечься от этого осознания, потом неожиданно задумалась, неужели у Марка возникли те же мысли.

– Я знаю, вы говорите с Абигейл каждый день. Можете рассказать ей о моих прогнозах.

– Я бы лучше не стал. Это… ваше дело.

– А она смотрит видео?

– Да.

– Тогда все равно узнает. Я собиралась выложить запись об этом сразу после того, как извещу своих родителей и сестру.

– Вы еще не сказали им?

– Решила дождаться, когда пройдет Рождество.

– Почему?

– Если бы я сказала им сейчас, они наверняка или захотели бы, чтобы я немедленно прилетела к ним в Сиэтл, а я этого не хочу, или сами явились бы сюда, что меня тоже не устраивает. Они были бы в состоянии стресса, им пришлось бы бороться с горем, и так нам всем стало бы тяжелее. Вдобавок в будущем каждое Рождество было бы для них омрачено воспоминаниями. Нет, так я с ними не поступлю.

– Тяжело будет все равно, неважно, когда вы сообщите им.

– Понимаю. Но у меня с родными… особые отношения.

– То есть?

– Я вела совсем не ту жизнь, которую планировали для меня родители. Меня не покидало ощущение, что я почему-то родилась не в той семье, и я давным-давно поняла, что наилучшим образом наши отношения складываются в том случае, когда нас разделяет расстояние. Родителям непонятен выбор, который я сделала. А сестра – она больше похожа на родителей. Со всеми составляющими – браком, детьми, жизнью в пригороде, и она до сих пор красива, как прежде. С таким человеком трудно соперничать.

– Но вы только вспомните, чего добились.

– Не уверена, что в моей семье это засчитывается.

– Жаль слышать, – в последовавшей паузе Мэгги вдруг зевнула, и Марк прокашлялся. – Вы устали, может, пора бы уже и домой? А я как следует проверю записи и подготовлю отправления.

В былые времена Мэгги отказалась бы и осталась с ним. Но теперь понимала, что толку от нее никакого.

– Не пожалеете?

– Вы же ведете меня на балет. Это самое меньшее, что я могу сделать.

Когда она оделась и закуталась, Марк проводил ее до двери, которую придержал, готовясь запереть после ее ухода. На улице резкий ветер защипал Мэгги щеки.

– Еще раз спасибо за смузи.

– Хотите, я вызову вам такси? Так похолодало.

– Идти недалеко. Обойдусь.

– Увидимся завтра?

Ей не хотелось обманывать – кто знает, как она будет чувствовать себя?

– Может быть, – ответила она.

Он кивнул, напряженно сжав зубы, и она убедилась, что он все понял.

Еще не успев дойти до угла, Мэгги поняла, что совершила ошибку, отказавшись от такси. Было не просто холодно, а морозно, и даже в квартире ее продолжала бить дрожь. Чувствуя себя так, будто в груди у нее глыба льда, она съежилась на диване под одеялом и лишь через полчаса нашла в себе силы встать.

Она прошла в кухню, заварила ромашковый чай. Подумала, не принять ли горячую ванну, но это потребовало бы слишком больших усилий. Так что она направилась в спальню, надела пижаму из толстой фланели, толстовку, две пары носков и шапочку, в которой спала, чтобы не мерзла голова, и забралась под одеяло. Выпив полчашки чая, она задремала и следующие шестнадцать часов проспала.

Проснулась Мэгги, чувствуя себя так ужасно, будто всю ночь не сомкнула глаз. Что еще хуже, болели, казалось, все внутренние органы, и эта боль с каждым ударом сердца усиливалась. Она собралась с духом, сумела выбраться из постели и дойти до ванной, где хранила прописанное доктором Бродиган обезболивающее.

После двух запитых водой таблеток она села на край кровати и сидела, сосредоточенно замерев, пока не убедилась, что таблетки удержались в желудке. Только после этого она была готова начать новый день.

Наполнив ванну, потому что душ сейчас ощущался бы как вонзающиеся в тело ножи, она пролежала в теплой воде с пеной почти час. Потом послала эсэмэску Марку, сообщая, что сегодня в галерее не