Марфуша как только увидела Степку, вскочила с лавки и так и впилась в него, бледная, с дрожащими губами, ловя каждое его слово. Она ждала, что он непременно скажет что-нибудь про Мишеньку. Что его убили, растерзали, поволокли в полон.

Дорофей с удивлением посматривал на нее, не слушая привычных причитаний Домны.

– Да ты слушай, мамынька! – нетерпеливо прервал мать Степка, все еще не обращая внимания на Нефёда, сидевшего молча, с обиженным видом. – Прогнали же их, мордвинов этих, и-их как! Стрельцы наши. Один какой-то вперед всех выскакал, – ну и его поворотили. Всех, как есть! Которых побили, а которые в лес убегли. Будут знать, черти волосатые! – с торжеством закончил он.

– А… а полонянники как же? – пробормотала вдруг Марфуша, не сводя со Степки отчаянных глаз.

– Каки там полонянники! – беспечно засмеялся тот. – Нашто им! Голову с плеч да и вся недолга!

Марфуша вскрикнула, упала на лавку и зарыдала, закрыв лицо руками.

– Ты чего? – удивился Степка. – Аль мордвинов жалко? Так им и надо!

– Молчи ты! – прикрикнул на него отец. – Вишь, напугалась она.

– Так чего ж? Прогнали ж их, – оправдывался Степка.

– Святые угодники! Страсти-то какие! – запричитала Домна Терентьевна, как только все замолчали, в то же время крестя Марфушу. – Прогнали, сказываешь? Как их, окаянных, прогонишь? Чай, их нечистый насылает. Сейчас прогонят, а сейчас они вновь прокинутся. О-хо-хонюшки! По грехам нашим. – И сразу же она обернулась к Дорофею и заговорила плачущим голосом: – Уморишь ты нас, Дорофеюшка, смертью скаредной. Не жалеешь ты дитя свое рожоное!

Но Дорофей и сам был встревожен. Пока трусила только Домна, он не обращал большого внимания. Марфуша раньше как будто вовсе не боялась мордвинов. А сегодня вдруг так напугалась.

– Ну, ну, дочка, – заговорил он, неловко пытаясь оторвать ее руки от лица. – Ну, чего ты? Боязно? Ништо. Ну чего ж, коли вам тут впрямь боязно, а братец зовет. Ну, чего ж? Соберу вас да нонче же и отправлю в верх с Нефёдом вот и со Степкой.

Марфуша продолжала всхлипывать.

– Отправишь, сказываешь? – переспросила Домна Терентьевна. – А сам-то как же? Неужто здесь на низу останешься? Да чтой-то ты, Дорофеюшка! Да я все глазыньки себе выплачу – как ты тут один жить станешь? А ну как мордвины на тебя?

– Полно, Домна Терентьевна. Ничего мне не станется. Чай, и братца тоже пожалеть надо, – сказал он со смехом. – Экую прорву гостей принимать.

– Тятенька наказывал, – вставил Нефёд, – чтоб вы не тревожили себя. Он сказывал, что все, мол, от него будет. Все довольствие. У нас, сказывал, про всех хватит.

– Поблагодарствуй братца, Козьму Миныча. Скажи, я, мол, на него всегда в надежде. А только мне никак невозможно все тут враз покинуть. Ты и сам хозяином растешь, Нефёд. Сам понимать можешь. Хлеба у меня тут полны амбары. Долго ль замки сбить? Нищими-то тоже остаться не сласть. Вот погожу маленько. Алябьев воевода мордвинов подале отгонит, я тотчас обоз и отошлю в Москву по первопутке. Многие тут у нас сбираются. И охрану себе сговорим. Как справлю все, так и переберусь к вам. Принимайте гостя.

Нефёд внимательно слушал дядю и одобрительно кивал головой.

– Ну, чего скажешь, племяш? – спросил Дорофей, дружески похлопывая его по плечу.

– Это как есть, дяденька, – уверенно сказал он. – Как возможно, чтобы добро пропадало. Это и тятенька завсегда…

– А я с тобой останусь, тятька? – перебил его Степка, не очень приветливо поглядывавший на двоюродного брата.

– Чего ж со мной, дурень? Слыхал, мать с сестрой повезешь. С ими и останешься.

– Ну, я все одно ежедень буду до тебя прибегать, – пробормотал Степка.

Дорофей сделал вид, что не слышал, и обратился к Домне:

– Ну, Домна Терентьевна, сбирайся. Много-то не набирай. Не за море. Занадобится что – завсегда привезть можно. Так, что на первую руку тебе да Марфуше надобно.

– Тотчас, тотчас соберусь, – заторопилась Домна. – У меня все наготове. Марфуша, доченька, – тронула она ее за плечо, – полно тебе плакать. У дяденьки, чай, в верху веселей будет.

Тут только Марфуша опомнилась, удивленно посмотрела кругом и остановила взгляд на отце.

– Слышь, доченька, не опасайся, – проговорил Дорофей, ласково погладив ее неловкой, слегка трясущейся рукой.

– А ты, тятенька? – тихо спросила Марфуша.

– А я посля, доченька. Тотчас не могу. Дела меня торговые держат.

– Тятенька, – робко заговорила Марфуша, встав и нежно прижавшись к отцу, – тятенька, может, позволишь мне с тобой остаться? Пущай мамынька…

Дорофей слегка отодвинул от себя Марфушу и проговорил удивленно:

– Пойми вас, баб. Ревела ж тотчас со страху, что мордвины придут, а тут, на-ко – остаться позволь.

У Марфуши глаза опять налились слезами.

– Ну, ну, полно-ка ты, дочка. – Дорофей прижал к себе Марфушу и поцеловал в голову. – Сбирайся. Не навек, чай. Вот налажу тут все и приду к вам.

В доме поднялась суета. Дорофей послал Степку велеть запрягать две телеги. Феклуша, Аксюшка и другие девки носились вверх и вниз – в светелку, в кладовку, в естовую избу, выполняя путаные приказания хозяйки. Сама Домна Терентьевна, кряхтя и отпыхиваясь, опустилась на колени перед большой укладкой и в десятый раз перебирала самые нужные уборы, сарафаны, убрусы, кички, однорядки. У братца, наверно, почетные гости бывают, а то и служилые или дети боярские, может, и из заморских гостей кто – так не ударить бы в грязь лицом. И Марфушу к обедне вывести было б в чем. Может, она судьбу свою там найдет. О-хо-хо! Забот-то полны руки. И тут всё без хозяйского глаза останется. На Дорофея Миныча как положишься?.. И Домна Терентьевна вдруг, забыв укладку, тяжело, со стоном подымалась с колен и бежала колыхаясь в естовую избу пли в кладовку наказать стряпухе, чем кормить Дорофея Миныча, как он один останется; лишний раз пересчитать банки с вареньем, бочонки с огурцами, горшки с грибами и поставить метки на карнизе; в сотый раз пригрозить Феклушке, что коли что пропадет, она с нее всю шкуру спустит.

Часа два продолжалась суета. Запряженная телега с сеном, покрытым ковром, давно стояла у крыльца. На другую уже грузили сундуки, узлы с перинами и одеялами и остальной ненужный скарб, когда наконец Домна Терентьевна замкнула замок на своей укладке, поднялась, охая, с колен, перекрестилась и сразу же заторопилась.

– Феклушка, бежи живо за Марфушей! Не до́темна нам ее ждать.

Все собрались в горнице, присели, кто где стоял, – даже Феклушка на пороге, – встали, перекрестились и вышли во двор.

– Ну, садись, Домна Терентьевна, – сказал Дорофей, с трудом обхватив ее, чтоб подсадить